Вон он рядом – живой, экспансивный юноша, еще не мечтающий о «Евгении Онегине», не знающий, что стихами его будет гордиться русская поэзия и что в тумане грядущих годов уже летит меткая пуля Дантеса…
– Очень рад… Весьма рад, что мой стишок понравился вам, Александр Сергеевич!
– Стишок!.. Вы это называете стишком!
«О, Моцарт, Моцарт!» – пропела память горькие слова Сальери.
– Откровение! Простота!.. Я… тоже иногда пописываю стихи, и мои друзья, в особенности Дельвиг, находят…
И пока Роман одевался, Пушкин говорил о Лицее, Державине, «Руслане и Людмиле», о друзьях – о тех, кому было дано тесно связать свои имена с его бронзовым именем…
Резким движением он повернул седеющую голову в сторону двери.
– Чего тебе?
– Поручик Конопелкин вас спрашивает, ваше сиятельство!
– Какого рожна надо поручику? Ночь, поди! Пошли его к матери.
– Дозвольте осмелиться, – залепетал вестовой, – господин поручик говоримши, что они к вам, батюшка, ваше высокопревосходительство, с конфиденцевой!..
– Дурак! – рявкнул Аракчеев [20]. – Веди поручика!
Вестовой шмыгнул за дверь. Аракчеев расстегнул высокий воротник мундира и состриг нагар со свеч.
Поручик Семеновского полка вытянулся в струнку и щелкнул каблуками.
– Имею честь…
– Не ори! Здравствуй. Чего там такого?…
Поручик вытащил из-за обшлага бумагу.
– Вот, ваше сиятельство!
Аракчеев нетерпеливо развернул бумагу и придвинул к себе свечу. Медленно прочитал.
– Откуда взял?
– Нашел, ваше сиятельство! Ввечеру я был назначен в караул к Михайловскому замку со своим взводом. Я шел по мостовой, а впереди ехал ванька с двумя седоками. Оба в партикулярном… Один под мышкой держал пакет с книгами. Не заметивши или нарочно обронил он книгу возмутительного содержания.
– Откуда знаешь, что возмутительного?
– А я ее поднял, равно как и вон ту бумагу, в ней находившуюся.
– Подай сию книгу.
– Извольте, ваше сиятельство… Вольтер!
– Не учи! Грамотный.
– Книжку я по причине темноты рассмотреть не мог, а от взвода отлучиться не посмел. Так они на вань-ке и уехали, оные вольнодумцы.
– Ага! Стало быть, ты и бумагу сию читал?…
– Виноват, ваше превосходительство! Токмо из усердия! Возмутительная вещь и нетерпимая! Из рвения и бдительности… Сдал я караул помощнику и побежал к вам.
– Вы правильно поступили, господин поручик. Но… никто не знает, что вы отправились ко мне?
– Никто, ваша светлость!
– Могли бы присягнуть, что сию бумагу никто не читал, кроме вас?
– Могу!
– Хорошо. Я вам приказываю: во-первых, забыть все происшедшее, а главное, содержание сей возмутительной глупости; во-вторых, отправиться на гауптвахту отсидеть две недели за самовольное оставление караула; в-третьих, поручик, к Рождеству я вам обещаю капитанский чин.