- Генрих Рудольфович, - проговорил он, - Калужский мой старый друг. Когда на зимней рыбалке я провалился под лед, он вытащил меня, рискуя жизнью. Неужели нельзя решить вопрос иначе?
- Можно, конечно, - Бек пожал плечами. - Есть у твоего профессора дети?
- Сын, Антон, двадцать лет.
- Единственный сын?
- Да.
- Ну вот, исходя из этого, и попробуй уговорить Калужского.
- Я?! - Барсов поёжился. - Генрих Рудольфович, это невозможно. Калужский - человек совершенно не нашего мира. Он считает меня...
Бек величественно восстал из кресла, навис над Барсовым (тот, казалось, уменьшился в росте) и загрохотал:
- Ах, вот как! Мало того, что я должен спасать жизнь твоего приятеля, в чем я абсолютно не заинтересован, так я ещё обязан заботиться о твоей репутации! Ты собираешься положить в карман кругленькую сумму, сам остаться чистеньким, а всю грязную работу за тебя сделает дядя Генрих! Вон с глаз моих! И без договоренности с Калужским не возвращайся - выкину...
Не помня себя, Барсов попятился к дверям и пулей вылетел из особняка. Усевшись в свою машину, он дышал тяжело, прерывисто.
- Куда, босс? - осведомился водитель.
- Погоди пока...
Барсов попал в отвратительный переплет. Он получил приказ, и его надлежало выполнить - с Беком шутки плохи. А выполнять приказ - значит предстать перед другом в мерзком обличье шантажиста... Барсов застонал.
- Что с вами, Николай Николаевич? - обернулся водитель.
- Да что-то сердце прихватило...
- Таблетку?
- Давай.
Барсов положил валидол под язык. Он не знал и не мог знать, что его душевные терзания напрасны, что друг не разочаруется в нем, ибо им не суждено увидеться - ни в этот день, ни на следующий. Никогда.
22
Двое парней сидели на лавочке в парке, откуда хорошо просматривался подъезд дома профессора Калужского. Эти двадцатидвухлетние негодяи были известны в мелкоуголовной среде под кличками Фонарь и Черный, а в миру как Василий Шабанов и Сергей Чернов.
- Вон, видишь, - указал пальцем Фонарь. - Вон тот, что вышел. Это сын его. Значит, теперь старик в квартире один. Пошли.
Фонарь встал, Черный же словно приклеился к скамье.
- Ты чего? - обернулся Фонарь.
- Боязно, застукают в подъезде...
- Кто? - Фонарь ухмыльнулся. - Одиннадцать часов, все слиняли на работу. Мы мухой. Вещички в машину - и айда. "Москвичок" мой хоть и дряхлый, а бегает...
Шабанов безосновательно назвал видавший виды "Москвич" своим - он временно реквизировал машину у деда, пока тот отлеживался в больнице после инфаркта.
Не первый месяц Фонарь и Черный промышляли квартирными грабежами. Объекты выбирали просто - где железная дверь, там есть чем поживиться. В особо, по их определению, крутые-навороченные квартиры ни Фонарь, ни тем более трусоватый Черный соваться не рисковали - там можно и пулю схлопотать. А вот те, что попроще, но все-таки с железной дверью...