– Ты как? – спросила я.
– Нормально.
Оглушающе ударило зловоние.
– Черт возьми! – выругался Марино, когда я сняла покрывающие тело простыни. – Проклятый сучий ублюдок!
Иногда тела разлагались до такой степени, что становились сюрреалистичной смердящей смесью неестественных цветов и запахов, способной вывернуть человека наизнанку или послать в обморок.
Марино отбежал к столу, стараясь быть как можно дальше от каталки, и я едва смогла удержаться от смеха. Он выглядел очень смешно в хирургическом одеянии. Когда он натягивал бахилы, то шаркал, как бы скользя по полу, а поскольку хирургическая шапочка с трудом умещалась на его лысеющей голове, она сморщивалась, как гофрированная бумага. Через пятнадцать минут Марино, как правило, сдергивал ее.
– Он же не виноват, что находится в таком состоянии, – напомнила я.
Марино не обращал внимания на мои слова, запихивая в нос воздушные фильтры.
Двери открылись, и вошел Чак Раффин, держа в руках рентгеновские снимки.
– Не стоило приводить сюда постороннего, а потом исчезать, – сказала я Раффину гораздо сдержаннее, чем следовало бы. – Особенно начинающего детектива.
– Я не знал, что она начинающая.
– А ты что думал? – спросил Марино. – Она появляется здесь в первый раз и выглядит лет на тринадцать.
– Это точно, что она плоскогрудая. Позвольте доложить, что мне такие не нравятся, – заявил Раффин с важным видом. – Внимание, лесбиянки! Тревога! Тревога! Тревога!
– Мы не оставляем посторонних наедине с телами, не прошедшими исследования. В том числе полицейских. Опытных или неопытных. – Мне хотелось немедленно уволить его.
– Знаю. – Он хотел показаться сообразительным. – О. Джей Симпсон и подброшенные улики.
Раффин был высоким стройным юношей с апатичными карими глазами и непослушными, вечно растрепанными светлыми волосами, придававшими ему взъерошенный вид, который так нравится женщинам. Ему не удалось сразу очаровать меня, и он больше не пытался этого сделать.
– Во сколько пришла детектив Андерсон? – спросила я. Вместо ответа он прошелся по залу, щелкая выключателями проекторов. Они засветились тусклым светом.
– Извините, что опоздал. Я разговаривал по телефону. У меня болеет жена.
Он уже столько раз оправдывался нездоровьем жены, что она была или неизлечимо больна, или страдала синдромом Мюнхгаузена, или находилась при смерти.
– Наверное, Рене не осталась... – начал Раффин, имея в виду Андерсон.
– Рене? – прервал его Марино. – Не знал, что вы с ней так близко знакомы.
Раффин по одному начал вынимать рентгеновские снимки из больших коричневых конвертов.