Окружной комиссар Луазель не заставил Луи ждать в коридоре. Похоже, он был искренне рад его видеть. Луазелю, как и Луи, было около пятидесяти. Это был невысокий блондин, который курил сигареты, тонкие как соломинки. В министерстве Луи Кельвелера называли Немцем, и Луазель тоже звал его так. Луи давно перестал обращать на это внимание. Наполовину немец, наполовину француз, он родился во время войны и не знал, где его корни. Он хотел бы называться Рейном, но это была его высокомерная мечта, о которой он никому не говорил. Все вокруг называли его Людвигом или Луи, и только Марк Вандузлер, неизвестно по какому наитию, иногда звал его «сыном Рейна».
– Здорово, Немец, – сказал Луазель. – Рад тебя видеть. Сколько лет…
– Как сын? – спросил Луи, присаживаясь.
Луазель поднял обе руки в знак того, что все в порядке, и Луи кивнул.
– А ты как? – продолжал комиссар.
– Меня вышибли из министерства четыре года назад.
– Чего и следовало ожидать… Ты совсем отошел от дел?
– Живу переводами.
– Но делом Севрана ведь ты занимался, разве не так? А банда неонацистов в Дрё и старик в мансарде?
– Ты хорошо осведомлен. Пришлось заняться кое-чем факультативно. Держаться в стороне труднее, чем ты думаешь, если у тебя картотека. Старые дела преследуют, врезаются в память. Только рядом что-то случится – сразу вспоминаешь про папки в шкафу. Не дают они спать спокойно.
– И что на сей раз?
– Я тихо-мирно переводил биографию Бисмарка, и тут какой-то тип убил в Париже двух женщин.
– Убийца с ножницами?
– Да.
– Это тебе что-то напомнило? – спросил Луазель, сразу заинтересовавшись.
– Меня это зацепило. Что-то напоминает, но пока не пойму, что именно.
Какая чушь, подумал Луи.
– Ты мне басни плетешь, – сказал Луазель, – это тебе что-то напоминает, и ты не хочешь мне говорить что.
– Да нет, честное слово. Какое-то смутное воспоминание, ни имен, ни лиц, поэтому я к тебе и пришел. Мне нужны точные сведения. Конечно, если тебе удобно об этом говорить.
– Удобно, – неуверенно сказал Луазель.
– Если все подтвердится, я тебе расскажу, что меня беспокоит.
– Договорились. Я знаю, что ты честный человек, Немец. Ничего плохого в том, что мы поговорим об этом. Не думаю, что ты разболтаешь журналистам.
– Они уже и так почти все знают.
– Да, почти. Ты уже виделся с комиссаром Девятнадцатого? Говорил о первом убийстве?
– Нет, я сразу к тебе.
– Почему?
– Не нравится мне комиссар из Девятнадцатого. По-моему, он кретин.
– А… Ты не перебарщиваешь?
– Нет.
Комиссар зажег одну из своих сигарет-соломинок.
– Я тоже так думаю, – бросил он.
Луи понял, что только что заключил прочный союз, ибо ничто так не сплачивает двоих, как объявить дураком третьего.