Не видать бы нам Чубарого как своих ушей, если бы не случилось с ним беды на перевале. Это был первоклассный конь – разве отдали бы его так просто нам, ребятам?
В первый раз его привели зимой. Все взрослые вместе с отцом ходили на конюшню, спорили о чём-то, мерили его сантиметром.
– Красавец! Не конь, а картинка! – с удовольствием говорили они, возвращаясь в тёплую комнату, румяные и озябшие.
Мы тоже пошли посмотреть:
Высокий гладкий жеребец плясал на снегу у столба, тёрся об него головой, грыз его зубами и всё время переступал с ноги на ногу. Внутри у него что-то похрустывало и переливалось.
Мы подошли ближе. Он ещё пуще заиграл, забрыкался и покосился на нас тёмным глазом.
– Ничего себе конишка, – солидно сказала Соня. – Одно плохо – хрустит очень и дёргается так, что и погладить его невозможно. Ба-а-луй! – закричала она басом и смело шагнула к столбу.
Лошадь тоненько заржала, ухватила Соню за капор и дёрнула направо и налево.
– Убивают Шоню! – ахнула около меня Наташа.
Мы с Юлей закричали и замахнулись на Чубарого. Он удивился и выпустил капор. Соня попятилась.
– Сумасшедшая лошадь! Её в сумасшедший дом надо, – сказала она горько, – хватается прямо за чужую голову.
Лицо у неё стало белое. Отморозила, может быть, а может, от обиды – обиделась на Чубарого.
Летом, когда отец проносился по улицам на Чубарке, все выбегали за ворота и смотрели вслед. Собаки пролезали в подворотни и, напрягая мускулы, поспевали наперерез. Ни одной из них не удалось ещё вцепиться в Чубаркин хвост. Они отставали одна от другой, захлёбываясь от ярости.
А из лошадей никто и не пробовал состязаться с Чубарым. Это было бы просто смешно. Вы посмотрели бы, как он, нигде не замедляя хода, духом пролетал двенадцать километров от города до нашего посёлка на озере Иссык-Куль!