Из аула спешила подмога.
– Живой! – послышались восклицания. – Неужели живой?!
– Живой, живой! Вытащили живьём из могилы.
Ещё несколько сотен неверных, дрожащих шагов – и Чубарый тяжело рухнул возле кибитки.
У костров забегали люди. Подбежали кудлатые, оборванные щенки и с ворчаньем обнюхали коня. Мимо с тревожным фырканьем и ржаньем пронеслись лёгкие тени кобылиц.
А Чубарый лежал, вытянув на ласковой траве свою большую простуженную голову, и трудно, хрипло стонал.
Больше месяца жил Чубарый в горах, на пастбище. Одна за другой приходили о нём вести: Чубарый уже поднимается, Чубарый уже может ходить, Чубарый заржал.
Каждую новую победу Чубарки над болезнью мы встречали шумной радостью.
– Чубарку приведут завтра утром, – услышали мы однажды за обедом.
– Конюшню для него мы уже давно приготовили, – поспешно заявила Соня.
Отец мельком взглянул на неё и как-то невесело усмехнулся.
Несколько дней назад он объезжал леса и по дороге наведался к Чубарому.
– Ничего не осталось от прежней лошади. Это теперь какой-то живой укор совести, – проговорил он как-то непонятно.
Потом Наташа приставала с расспросами:
– Что это было у Чубарки? Болело у него что? Папа говорил – укор у него какой-то.
– Укор совести, – поправила Юля. – Нет, просто лёгкое у него одно выболело. Он примёрз боком к стенке ледника – оно и простудилось. А потом вовсе выболело. Нужно два, а у него только одно лёгкое осталось.
– А укор?
– Ну что – «укор»? Что ты повторяешь чужие слова?.. Соня! А, Соня! Разве укор совести – болезнь?
– Конечно, болезнь. Ещё как страдают от этого.
– И Чубарка тоже страдает?
– Кто?
– Чубарка.
– Тьфу, глупые какие!
Она возмущённо повернулась ко мне и сказала про Наташу:
– И всё это оттого, что всякие микробы лезут во взрослые разговоры.
Мы всегда немножко гордились Чубарым.
И теперь, узнав, что его ведут, решили устроить ему торжественную встречу.
– Вот у нас лошадь, – говорили мы на посёлке, – трое суток в ледяной трещине – и хоть бы что? Одно лёгкое только начисто выболело. Завтра Чубарика нашего приведут. Идёмте встречать его с нами!
После таких разговоров утром к нам присоединилась целая ватага ребят.
Вышли со смехом и песнями. По дороге мы рассказывали о том, какой молодец наш Чубарка:
– Другим лошадям тяжело, а ему всё нипочём! Да вот вы сами увидите.
Прошли километра четыре. Дошли до конца большой карагачёвской аллеи. Выпили воду из фляжек (хотя, по правде, пить никому не хотелось) и повернули домой.
По дороге проезжало много людей. Ехали верховые киргизы, кавалькадами по пять-десять человек. Ехали одинокие всадники. Тарахтели по камням неуклюжие повозки. Верховые были и на клячах, и на бегунцах-аргамаках, и на быках, и даже на коровах. Часто бывало так, что едет киргиз на малюсенькой, захудалой клячонке, а рядом его жена – маржа – на корове. У маржи на руках ребёнок, а у коровы к хвосту привязан телёнок. Вся компания трусит дробной рысцой. А ребёнок и телёнок ревут что есть силы, стараясь перекричать друг друга.