Раймон улыбнулся. Дело с Видалем сдвинулось с мертвой точки, чему он был несказанно рад. Кто-то помог ему, теперь он помогает Пейре. Граф подумал, есть ли во всем этом внутренняя логика или хоть какой-то смысл, и не смог ответить на этот вопрос. Должно быть, песни юного трубадура так глубоко проникли в сердце графа, что он решил дать шанс Пейре, чтобы услышать их снова.
Выйдя из часовни и подобрав неудобные длинные одежды, граф прошел по небольшому освещенному всего тремя факелами коридору. Затем, поднявшись по крохотной лесенке, он оказался в собственном кабинете. Там граф кликнул оруженосца, который помог хозяину облачиться в праздничные одежды, и только после этого велел привести давно ожидавшего аудиенции Луи де Орнольяка.
Объяснения ожидались нешуточными, в воздухе явно запахло войной, и граф решил держаться до конца.
Он уселся на грубый неудобный трон, доставшийся ему от далеких предков, ни во что не ставивших комфорт и предпочитавших надежность красоте и уюту. Граф выпрямил спину и положил тощие руки на подлокотники, отчего сразу же сделался похожим на коршуна.
Де Орнольяк вошел в комнату, печатая шаг. Он изящно поклонился господину Тулузы и тут же осклабился в неподобающей усмешке. Раймон прекрасно понимал, отчего смеется эн Луи, и прикусил губу. С годами они сделались необыкновенно похожими – родная кровь подтверждала свои права, делая этих, таких разных, людей похожими, словно родные братья. Достойные потомки легендарного князя Гурсио: один – на троне самого большого графства, другой – в поношенных одеждах и с почерневшей от времени домрой.
Много раз тулузский граф замышлял отравить наглого и ничего не требующего от него трубадура, но всякий раз чья-то невидимая рука ломала его планы; Луи де Орнольяк был самым опасным человеком для Раймона и он никогда не предъявлял своих прав, не заикался о своем родстве, да и вообще, вел себя, как отъявленный шалопай и ловец ветра. Много раз и в молодости Раймон пытался провоцировать Луи на необдуманные поступки, заманивал его в ловушки, пытался даже оскорблять, но на проклятого родственника не действовало ровным счетом ничего. Пьяный или трезвый, поднятый с ложа любви или падающий от усталости после жаркого боя, он ни разу не дал графу ни малейшего повода для убийства.
Без причины же убивать де Орнольяка было неинтересно.
– Я попросил вас, эн Луи, прийти для конфиденциального разговора и надеюсь, что на вашу порядочность можно положиться, – от внимания графа не смогло укрыться, что де Орнольяк не спокоен и, по всей видимости, будет искать повод обидеться и вспылить, что никак не вязалось с мирными планами старого графа. – Речь пойдет о том, кто по праву должен стать в этом году королем поэзии, – граф снова заглянул в глаза гостю, но не прочел в них ничего утешительного.