– Никак живой! – изумился Роман. – А я думал – сдох ты в этой чахлой водице.
– Наследство пришел получать? – не слишком любезно отозвался хозяин Пустосвятовки.
– За помощью к тебе пришел.
– С чего ты взял, что я тебе помогать стану? – огрызнулся водяной. – Ты мне столько напакостил – я со счета сбился. Обыграл меня в прошлый раз – всех сокровищ, которые я полвека копил, лишил. И после всех твоих подвигов я еще угождать тебе стану? Как бы не так! По-твоему, господин Вернон, больше не будет!
– Кажется, ты забыл, что речка у нас с тобой на двоих одна.
От такой наглости водяной потерял дар речи. Минуту или две он лишь открывал и закрывал беззвучно лягушачий свой рот.
– Это моя речка! – заорал он, когда голос наконец прорезался, и зашлепал по воде ладонями, как начальник по своему столу. – И ты к моей собственности не примазывайся… Ты здесь год не появлялся.
– Ладно, поговорили, как всегда, дружески. Теперь я купаться буду. А ты вылезай из реки. Живо.
Роман достал скальпель и полоснул по руке. Кровь пролилась в воду и зашипела, пузырясь.
– Ты чего? – изумился водяной. Колдун торжествующе улыбнулся.
– Вылезай, – повторил он, – а не то заживо сваришься. Ну!
– Зря ты это. Видишь, со мной что стало. И ты не краше вылезешь. Если, конечно, сумеешь. Можешь на дне остаться.
Колдун рассмеялся:
– Да, обиделась она сильно – видишь, какое кипение. Река – она как женщина. Обиделась, что я ее бросил, и теперь мстит. Ну, ничего, помиримся. Случая такого не было, чтобы я у женщины милости не выпросил. И у реки выпрошу.
Роман сбросил куртку и рубашку, потом снял джинсы.
– Сумасшедший, – вздохнул водяной. – Через минуту кожа с тебя чулком слезет. Сожжет она тебя, как пить дать сожжет! И мелкой косточки не останется, пена одна красная будет о берег биться.
– А может, и нет. Это же моя река. Услышит добрые слова, голос мой услышит и смилостивится.
– Женщина? Держи карман шире!
Водяной наконец выбрался на берег, волоча за собой мешок с добром. Не все сокровища, оказывается, в прошлый раз выиграл колдун. Прибеднялся водяной, как всегда.
Колдун шагнул к самой воде, опустил ладонь на поверхность. Кожу будто огнем опалило.
– А теперь, милая, мириться будем, – проговорил господин Вернон с усмешкой. – Ты ведь знаешь, что дед Севастьян прежде мелиоратором был – то есть речной душегуб и пытатель. И путь ручейка, которым ты начинаешься, хотел переиначить и в речку Темную направить. Но тут я родился. Дед Севастьян заговорил воды целую бочку, и пили ту воду всем поселком по такому случаю. За то деда с работы выгнали. Так что только благодаря мне ты течешь. Не злись, милая. Ведь я тебя люблю.