Через несколько часов, насытившись фаршированным гусем, салатом из огурцов и всевозможными сладостями, слегка опьяненный, Хаэмуас стоял у северных дверей в компании своего друга Веннуфера, верховного жреца Осириса из Абидоса. Шум в зале не стихал. Голоса гостей звучали более раскованно и громко по мере того, как опустошались кувшины с вином и начинались развлечения. Тут и там слышались восклицания, обрывки песен – так гости выражали свое одобрение и восторг, глядя на трюки пожирателей огня, жонглеров и акробатов, на изящных обнаженных танцовщиц с волосами, спадающими до земли. Их блестящие от пота бедра манили немым призывом, золотые цимбалы в руках выбивали завораживающий ритм.
Хаэмуас и Веннуфер нашли относительно тихое место, где можно было побеседовать без помех. Сквозь приоткрытые двери из сада сюда долетал приятный ночной ветерок. Фараон к этому времени уже покинул праздник. Гори нигде не было видно, и Нубнофрет чуть раньше предупредила Хаэмуаса, что оставшуюся часть вечера она проведет в компании Бинт-Анат в ее апартаментах. Он машинально поцеловал жену и тотчас же вернулся к столь интересному для него разговору с Веннуфером – они беседовали об истинном происхождении праздника «хеб-сед», и царящие вокруг шум и гвалт огромного сборища людей их совершенно не беспокоили.
Хаэмуас был всецело поглощен изложением оппоненту своей точки зрения, его лицо оказалось вплотную придвинуто к Веннуферу, рука с чашей чуть отведена в сторону, чтобы раб мог без труда подливать ему вина, как вдруг внезапно он почувствовал на коже чье-то прикосновение. Сначала он не обратил внимания, решив, что кто-то по ошибке просто случайно задел его, но прикосновение повторилось. Он обернулся, раздраженный.
Перед ним стоял какой-то старик, изо всех сил стараясь сдержать кашель. Именно такой кашель, как было известно Хаэмуасу, характерен для больных, страдающих от хронических болезней легких. Старик стоял чуть согнувшись, а его рука, которая только что отвлекла Хаэмуаса от беседы, уже сжимала амулет Тота, висевший на его сморщенной груди. Этот амулет был его единственным украшением. На выбритой голове старика не было головного убора, босыми были и выкрашенные желтой краской ноги. Несколько нездоровое, одутловатое лицо, плотно сжатые губы – его внешность могла бы произвести отталкивающее впечатление, если бы не глаза. Яркие и живые, они были устремлены на Хаэмуаса. Над широкой полосой ткани – старомодной юбкой, доходящей до середины бедра, – складками нависал живот, за поясом торчал какой-то свиток.