Мэри-Эстер, почувствовав мгновенный прилив облегчения, взглянула на Эдмунда. Не шотландцы – старый враг, которого боялись сотни лет, – но такие же йоркширцы, как и они сами, ну а сэр Томас – он же их давний друг, человек учтивый и гуманный… Во всяком случае, не будет никаких жестокостей. Лицо Эдмунда, однако, оставалось непроницаемым.
– Поднять решетку, – спокойно скомандовал он Клементу.
У того так и отвисла челюсть.
– Но, сэр…
– Подними решетку, черт тебя подери, или прикажешь мне самому это делать? Поднимай, я тебе говорю!
Эдмунду никогда за всю свою жизнь не доводилось повторять ни одного указания, но только его неудержимый гнев в конце концов заставил Клемента отправиться выполнять распоряжение хозяина. Мэри-Эстер, окаменевшая от неверия и ужаса, подождала, пока уйдет управляющий, а потом спросила мужа:
– Эдмунд… разве ты не намерен сопротивляться? Он повернулся к ней так быстро и яростно, что она даже невольно вздрогнула.
– Против пушек? – процедил он. Она все еще не понимала его.
– Мы же не знаем, есть ли у них пушки. Клемент говорит, что там тридцать или сорок…
– Если у них даже нет ни одной пушки на этот раз, то они будут у них в следующий.
– Но вот просто так сдаться…
– Замолчи, женщина! – закричал он, окончательно выведенный из себя. – Ты осмеливаешься оспаривать мои решения в моем же собственном доме?!
Но Мэри-Эстер не желала молчать.
– Да! Осмеливаюсь, – ведь это и мой дом тоже! И я, по-твоему, должна стоять и безучастно наблюдать, как ты отдаешь кому-то мой дом, даже не пошевелив пальцем, чтобы спасти его?
В ее душе уже трепетало слово «трус», так и просясь на язык. И, словно услышав это, Эдмунд посмотрел на нее сверху вниз с выражением отчаянной муки на лице.
Грубым от страсти голосом он произнес.
– Ты забыла о том, в какое положение мы попали. Ты забыла о присутствии в этом доме моего сына. Следует помнить, что я был вынужден помогать Ньюкаслу, как теперь вынужден помогать Ферфаксу. Меня совершенно не волнует их проклятое дело, ни с какой стороны… ну неужели ты даже сейчас не понимаешь этого? Меня вообще ничто не волнует, ничто, кроме Морлэнда. И ты еще осмеливаешься называть его своим, осмеливаешься предполагать, что я не люблю этот дом так же сильно; как и ты? Ты же не можешь знать и десятой доли того, что я испытываю! Морлэнд – мой, и я должен сохранить его, кто бы ни выиграл эту дьявольскую войну! Я сберегаю то, что принадлежит мне и тебе, тебе, которая готова уничтожить его огнем пушек во имя какого-то призрачного дела… Вам, мадам, лучше помолчать, иначе можете отправляться обратно в таверну, из которой вы родом! Вот ее и удерживайте от натиска трех армий!