И вот новая битва, и в сердце Гамиля нет ни тяги к ней, ни страсти к драке, ни желания славы. Они будут нападать и убивать и скакать все дальше и дальше, а неприятель по-прежнему будет возникать перед ними. Они снова сегодня уступают в силе, едва ли не вдвое: у противника около четырнадцати тысяч солдат, а сторонников короля всего семь с половиной тысяч. Казалось, что как бы долго они ни сражались, победы им так и не видать. Гамиль был только рад, что Анна и этот ее, ставший кавалеристом, пехотный офицер с Приграничья уехали, забрав с собой ребенка. Чем больше таких вот мужчин окажутся вне этого порочного круга, тем лучше. Что проку, если бы Сэма убили? Он был всего-навсего фермером, добродушным тугодумом, преданным своему королю. Ну какой из него солдат в сравнении с ним, Гамилем, с Денни и с прочими стойкими, покрытыми шрамами воинами из кавалерии Руперта? Гамиль посмотрел вокруг, на милые, знакомые лица своих товарищей, братьев по оружию, ожидая, что вот-вот его взволнованное сердце забьется быстрее от сознания причастности к этому братству. Но ничего такого не происходило. Он чувствовал себя покинутым, одиноким и безнадежно отчаявшимся. Ощущение безысходности бежало по телу, словно вялая кровь, отягощая его руку и голову. Ему совсем не хотелось сражаться – ни сегодня, ни завтра, вообще никогда.
Руперт решил сохранить за собой инициативу, и прежде чем неприятель смог сделать хотя бы шаг, трубы пропели сигнал к наступлению. Они держались в плотном строю, резво спускаясь по легкому склону. За кустами справа от них противник разместил снайперов, но принц и Мориц, скакавший рядом с ним, вели их вплотную к этим кустам, чтобы до предела сократить врагу поле огня, и никаких потерь вообще не было. А когда они добрались до открытого места, трубы сыграли сигнал «галопом». Гамиль, понимая, что его солдаты смотрят на него, поднял саблю и со всей своей былой свирепостью прокричал боевой клич, но впечатление у него при этом было таким, словно он слышит себя как бы со стороны и откуда-то с недалекого расстояния наблюдает за собой. Светлячок понесся галопом, вытягивая шею, взволнованный тем, что другие кони мчатся рядом с ним, а кавалерия неприятеля тяжело несется им навстречу.
Они сошлись, врубились друг в друга, поднапряглись и прорвались насквозь. Ряды вражеской кавалерии смялись, дрогнули, а потом развернулись и обратились в бегство, а королевская конница, ревя в торжествующем кличе, преследовала их по пятам. Поначалу противник держался кучно, как всегда делают беглецы, но постепенно они начали рассеиваться, рассыпаться друг от друга, и на этой стадии преследование стало бессмысленным. Офицеры, осадив лошадей, пытались остановить и согнать вместе своих солдат. А те уже добрались до обоза неприятеля, но, как ни странно, погонщики при их приближении не удрали, как обычно. Повозки были стянуты в тесное каре, а возницы сидели внутри этой импровизированной баррикады, и большинство из них оказались вооруженными мушкетами, пистолетами или копьями.