Она, как ребенок, уткнулась носом мне в живот, и я перебирал ее темные, неумело завитые волосы.
Что рассказать тебе о тех днях?
Для нас обоих это было впервые – в Атхарте, разумеется. Раньше я просто боялся. Черт знает чего я боялся! На ум приходила сцена из «Разрушителя», где герои занимаются любовью виртуально вместо обычного «обмена жидкостями». Я думал, что вслед за Сталлоне захочу сорвать с себя видеошлем. Какой же я был дурак! И больше ни слова, Сурок…
Фаина жила у меня. У нее открылась необузданная страсть к драпировкам, и мой дом она превратила в театр: всюду какие-то занавеси – и на окнах, и между комнатами, и по стенам, и даже над кроватью – тяжелый полог, расшитый звездами. Я предоставил ей полную свободу творить. Я так думаю, что люди делятся на две категории. Одни закатывают скандалы домашним, если не найдут на месте любимой вилки (от прочих отличающейся только трещиной на пластмассовом черенке). Другие каждую неделю переставляют мебель. Я из последних.
Кроме того, мне доставляло удовольствие смотреть, как Фаина хлопочет по хозяйству. Мне вообще нравилось на нее смотреть. Умирающий вороненок обернулся красивой, веселой молодой женщиной, и Отдел Плановых Чудес не имел к этому никакого отношения. Это чудо совершил я! Фаина была моим творением, моим шедевром. И – я никогда бы ей в этом не признался, но я ее жалел. Она рассказывала о своих мытарствах, и это связывало меня по рукам и ногам. Но я был легкомысленным и беспечным. Мне и в голову не могло прийти, что это станет проблемой…
И все-таки сквозь наступившую эйфорию тревожным метрономом прорывалось: Никита Воронцов… Никита Воронцов… Скоро, очень скоро он будет здесь. Я не сомневался, что Фаинин бывший после землетрясения прямиком угодит в Хани-Дью: близкие люди, умершие так скоро друг за другом, обычно проходят через один Приемный Покой.
Конечно, я ревновал Фаину. Она теперь была моя женщина, моя добыча, которую я вынес из горящего дома… Но больше ревности меня терзала ложь. Фаина не знала, что Никита скоро умрет, а я пользовался ее незнанием. Правда могла изменить наши отношения или нет. Правда могла причинить Фаине боль, а могла, наоборот, обрадовать. Как бы то ни было, правда – это правда, и я не чувствовал бы себя вором…
Однажды я понял, что дальше так продолжаться не может. Это случилось утром, когда Фаина вдруг оттолкнула меня, зло прошипев:
– Куда ты уставился? О чем ты думаешь? Не обо мне – это точно. Не хочешь меня, не надо, а вранья не терплю, – добавила она и отвернулась к стене.
– Глупенькая! Тебе показалось, – малодушно проворковал я. На самом деле я действительно не вовремя задумался. Меня скрутил очередной приступ сомнений.