Слушатели размещались рядами на полу. В окружении чиновников Токугавы, сидящих в стороне от гражданских "отцов города", Сано увидел Хирату. В нем чувствовалось напряжение от тревоги за Мидори.
– Введите обвиняемую, – обратился судья к стражникам, стоявшим в дальнем конце зала.
Те открыли резную тяжелую дверь, и в зал вошла Хару в сопровождении конвоиров. Ее руки были стянуты веревками, а ноги закованы в тяжелые кандалы с толстой цепью. Одета она была в серое муслиновое кимоно и соломенные сандалии, волосы перевязаны тесьмой. Сано едва узнал ее – синяки под глазами побагровели, нос и губы в корке запекшейся крови распухли. Ведомая к судейскому помосту, она с трудом переставляла ноги, как если бы каждый шаг причинял ей боль.
Среди зрителей пробежал ропот. Судья Уэда сохранял невозмутимость, но Сано знал, что, как любящий отец, он не может безучастно смотреть на измученную девушку. Сам вид ее взывал к снисхождению даже у того, кому предстояло ее осудить.
Конвоиры поставили Хару на колени на циновку посреди так называемого сирасу – участка пола напротив помоста, посыпанного белым песком – символом правды. Хару низко поклонилась. Глядя на ее согбенную спину, Сано сам почти проникся жалостью.
– Посмотри на меня! – приказал ей Уэда.
Хару подняла голову.
– Сознаешь ли ты, что этот суд определит твою вину или невиновность в поджоге и тройном убийстве, за которые тебя арестовали? – спросил Уэда.
– Да, господин, – ответила Хару едва слышно; толпа подалась вперед, чтобы не пропустить ни слова.
– Сначала будут изложены картина происшествия и обвинение, которые зачитает главный следователь его превосходительства сёгуна, – объявил судья Уэда. – Затем подсудимая сможет высказаться в свою защиту, после чего я вынесу решение. Приступайте. – Он кивнул Сано.
– Благодарю, господин судья.
Сано стал описывать пожар в храме Черного Лотоса, рассказал, как жертвы встретили свою смерть, как пожарный отряд обнаружил факел, кувшин с маслом и Хару возле сгоревшей хижины.
– Обвиняемая утверждала, что лишилась памяти и не помнит, как очутилась на месте преступления. Она настаивала на своей непричастности и неспособности причинить зло. Следствие доказало, однако, что Хару не только лгала, но уже уличалась в поджоге с человеческими жертвами задолго до нынешнего преступления.
Хару сидела, смиренно потупившись, словно мученица в ожидании расправы. Сано был рад, что Рэйко осталась дома. Они не виделись с самого утра, когда открылось исчезновение Мидори. О суде Сано умолчал – не хотел, чтобы она и тут ему помешала. Далее он упомянул о возможной роли Хару в смерти мужа, привел показания Дзюнкецу-ин и доктора Мивы о ее поведении в приюте, рассказал, как две девочки видели Хару у хижины в ночь накануне трагедии.