Смех начинает стихать. Мы тихо постанываем, израсходовав силы.
- С тех пор как Нотина бабуля нас инструктировала, наука вперёд ушла недалеко, - говорит Дьяк.
- Кто-нибудь его понял, олл? - спрашивает Иван.
- Получаса ещё нет, как наука считала, что колония Щ-11 натурализуется и становится дееспособной в течение среднего часа. Критическое время - от сороковой до семидесятой минуты, - говорит Дьяк веско.
- А, - говорю я. - Кто не понял: это он выполняет свой врачебный долг. Поддерживает нас перед смертью. Утри мне лоб салфетой, Дьяк.
- Я хочу замуж за тебя, Дьяк, - говорит Нота. - Я молода, я рожу тебе сколько скажешь маленьких космачей. У нас будет отдельный сортир в нашем маленьком личнике. Мы будем счастливы.
- Шлюха, - говорим мы с Голей Астрицким одновременно.
- Хамьё и земляне, - замечает Иван Купышта. - Всегда подозревал, что Байно и Астрицкий - самые обычные хамы. Как поздно я убедился в этом! Нотка, не слушай их, я тоже возьму тебя замуж, даже если дохтур согласится. Он будет меня лечить, ты будешь меня любить…
Мы не можем остановить сей-весь флейм. И это нормально. Я испытываю ужас, я боюсь так, как боятся только в рассказах и повестях или в кино, я прилагаю все усилия, какие только могу выработать, чтобы не начать молча рваться из фиксаторов. Думаю, я не одинок. Нам даже рекомендовали болтать. Очень страшно. Мы отлично знаем статистику выживания членов "похоронной". Один из нас наверняка, - а возможно и двое, - доживают по-настоящему последние минуты. Точно рассчитать дозу невозможно. Предсказать поведение Щ-11 в последней фазе существования её - невозможно. Статистика выживаемости на финише - один запятая три десятых трупа к пяти. Поэтому каждый из нас способен профессионально заменить каждого. Поэтому нас нечётное число. Поэтому нас всего пятеро, никто не хочет оказаться шестым.
- Самое время сейчас включиться интеркому, - говорит Дьяк. - Самое время нашим врачам-убийцам проявиться и сказать что-нибудь утешительное добрыми мудрыми голосами.
- Спасите, спасите, - говорю я, стараясь, чтобы звучало высоко и с горечью. - Я умираю. О, увы мне. Мне так горько.
- Начитан, сволочь, - замечает Голя Астрицкий. - Изложено, космачи, а?
- А у меня в глазах темнеет, - говорит Нота.
- А у меня тоже…
- А у меня во рту сухо и гадко.
- Щ-11 включила канализацию, - говорит Иван.
- Тьфу! - отвечаем хором.
- А у меня АСИУ отошёл, - через паузу сообщает Голя Астрицкий. - Я подтекаю… - Но мы уже не смеёмся. Мы уже иссякли. Мы уже прощаемся. Полчаса уже прошло, скоро мы умрём.
Я внимательно к себе прислушиваюсь. Но пока ничего необычного мой организм мне не сообщает. Есть давящая боль в локте, на который заведена системная насадка, головной фиксатор немного натёр лоб и виски. Что ещё?… определимся по времени. Прошло больше получаса. Сколько точно? А-а, вот оно. Как и сказано в анамнезе, ровно так: я уже не могу точно определиться по времени. Это явный уже сбой, нештат. Вот тут-то я и успокаиваюсь. Баклушами бить поздно; мельница проехала.