…Сколько прошло времени? У меня не стучат зубы. Вообще-то врачи отступили от инструкции. Челюсти и язык у нас должны быть мягко фиксированы, но тогда бы мы не могли разговаривать, и капы нам вставят позже. Так проявляется гуманность у нас в Космосе. Я спокоен. Я ещё могу разговаривать? "Бельмес!" - говорю я шёпотом на пробу. Нет, говорю. И вообще, довольно даже осознанно функционирую. "Группа, отчёт!" - слышу я и откликаюсь: "Пилот!" - "Соператор". - "ЭТО-первый…" - "ЭТО-второй…", - и молчание продолжается. Пережив сколько-то его, Нота зовёт Дьяка по имени. И вот Дьяк не отвечает. "Готов дох-тур", - говорит со вздохом Иван. И его крайние были слова. Больше мы не разговариваем до самой смерти. Не знаю уж, кто стал каким и кто стал вонючкой. Погас свет (или "наступила тьма"), но много потом я сообразил - включение тьмы не было смертью. Напротив, наоборот. Я очнулся - когда увидел тьму. Я очнулся - в Новой земле, без малого через полтора года, без малого в шестнадцати парсеках от того белого, прекрасно звукоизолированного бокса, где я, трое моих друзей и один недруг, но товарищ, где мы пятеро умерли. Первое я подумал: нас убивали не зря. И программа у меня пошла моментально - мы тренировались с большим чувством и недаром.
Форвард!
Обстановка: тьма, капа во рту.
Эрго: нештат на финише.
Действия: думать мало, действовать быстро.
Ничто не возбраняло мне очнуться первым, на это мог рассчитывать даже командир группы, каковым я и являлся. Так. Без паники. Я очнулся. Злое шесть не моё. Думаем. Продукты распада Щ-11 без тепла и кислорода меня поддержат живым - не менее среднего часа, а спецкостюм в полутора метрах напротив, в шкафчике. "Сердечник" полностью заглушен, внутри корпуса вакуум, энергобаланс минимальный - всё как положено. В нашей камере давление ноль пять, аргон, минус девять по старику Цельсию. Руки, ноги. Есть. Фиксаторы. Предплечевой хомутик, головной, нагрудный, поясной. Капу не вынимать! Я сел на столе. "Жучок" в кармашке слева - они не забыли, что я левша. Мне повезло с "жучком", пожимается и светит очень хорошо, а обычно они слабенькие, потому что старенькие. Я огляделся. Да, очнулся я первым. Свободной рукой я открыл фиксаторы на коленях и на лодыжках и снялся со стола. Шкафчик ровно напротив. Рефлексы в полном порядке: усилие, применённое моим телом для достижения шкафчика, было ровно таким, каким нужно, и с вестибюлярией у меня показался "штат единица".
Открыв шкаф, первым и внеочередным я ввёл (нажатием пальца) колбу с сухой культурой хлореллины в приёмник кислородного аппарата, в питательную среду. Пока оболочка колбы реагировала и таяла, я разогнал фонарик, вставил его в скобу на дверце (свет удвоился внутришкафным зеркалом) и принялся облачаться. Спецкостюм прыгнул на меня как бы сам собой, застегнулся где надо, защёлкнулся где положено, залип где конструктор повелел. Я сломал чеки на патронах блока отопления спецкостюма (сзади на поясе) и, внимательно следя за стрелочками на боках кирасы, спиной наделся на ранец кислородного аппарата. Щелчков я не расслышал, но я почувствовал их. Фонарик погас, я добавил ему оборотов. Катализатор батареи. Я повернул ключ, и почти сразу на панели у подбородка засветились индикаторы. Я перевёл дух - мысленно, поскольку не дышал. Я был жив, обеспечен теплом, скоро в костюм пойдёт давление. Герметичность. Тест раз, тест два. Соединения герметичны. Вентиляция. Три минуты. Я стоял в шкафу по стойке "смирно". Инструкция запрещала мне (строго-настрого) двигаться, пока в спецкостюме не наддует кислородом до ноль шести. Стоять, вообще не выходить из шкафа, хоть корпус тресни надо мной, мне предписывалось инструкцией. Кстати, об инструкциях. Блокнот я извлёк из кармана на полке и сунул в карман на животе, застегнул карман на все три липучки.