Кулик молчал. Упираясь локтями в колени, опустив на ладони заросший щетиной
подбородок, он неподвижно сидел у порога, словно что-то обдумывал. Много раз слышал
он слова стариков и воинов, полные горечи, гнева и сожалений. Горечь будоражила и его
сердце, и все же пришлые люди не были ему чужими. Как часто бывало, пробирался он
ночью к русским селениям, слушал хоть издали родные слова, тихую песню. А потом уходил.
Чуукван,сказал он спустя долгие минуты молчания, племя твоих воинов видело
меня с ружьем, когда твой отец не знал еще твоей матери... Я держал тебя на руках, когда
бостонцы подожгли селение, и из этого ружья ты выстрелил в первый раз... Пусть ты тоже
назовешь меня справедливым. Я ушел от них давно и думал, что больше не увижу никогда.
Но они пришли сюда, и я не могу сказать, что все они виноваты... Я стар, мои кости скоро
высушит ветер, но я не видел воина, который бы забыл землю своих предков...
Кулик медленно встал, взял стоявшее в углу ружье, прицепил к поясу рог с порохом.
Разбуженный бурундучок взбежал по рукаву на плечо, припал к тощей стариковской шее,
словно искал защиты. Охотник бережно снял зверька, посадил на нары, поднял шапку.
Молодой воин лежал на моих нарах, когда индейцы погибли в крепости. И он мой
гость. Никто не скажет, что я нарушил закон лесов... Он останется здесь.
Кулик сказал это уверенно и твердо, и никто из сидевших в избе не осмелился возразить.
Чуукван склонил голову. Он подчинился решению старика.
Тогда охотник позвал девушку и в последний раз обернулся к Павлу.
Тут думал дожить свой век...произнес он глухо.Прощай... Нету вольной земли.
Он посмотрел на угол, где висела икона, на нары, очаг, на все свое жилье. Затем, не
промолвив больше ни слова, вышел из хижины. Индейцы и Наташа последовали за ним. В
последний момент девушка оглянулась. Недоумение и печаль были в ее потемневших глазах.
Стало пусто и тихо, через незакрытую дверь долго виднелась цепочка людей, уходивших
в горы. Наташа шла сзади. В мужском костюме, с косами, опущенными за ворот сорочки,
она казалась русоголовым мальчиком.
А Павел сидел по-прежнему в углу избы. Известие о казни потрясло его, он не думал о
том, что ему грозила смерть, великодушие воинов прошло мимо сознания. Он знал, что
вымысла не было, что случившееся в крепости произошло. Он знал Баранова.