– И как только у тебя язык поворачивается говорить такое, Эми? Брат был хороший.
– Хороший, да бестолковый. Ума не приложу, какой женщине могло взбрести в голову родить от Монти ребенка. А потом оставить мальчишку ему на воспитание! Представить себе не могу женщину, способную на такое.
– Монти воспитал его совсем не плохо. Мальчик в школе круглый отличник.
– И на этом основании ты считаешь братца хорошим отцом? Только потому, что мальчишка круглый отличник?
– К тому же мальчик вполне уравновешенный. Вспомни, как он держался на похоронах.
– Да он просто оцепенел, Питер. Ты заметил за весь день хоть тень волнения у него на лице?
– И Монти был такой же.
– Ты имеешь в виду – хладнокровный?
– Нет, разумный. Рассудительный.
– Да за всем этим у мальчишки, сам знаешь, скрывается горе. Мне жалко его до слез, ведь именно сейчас мать нужна ему как никто другой. Он упорно считает, что она за ним вернется, но мы-то знаем, что этому не бывать.
– Ничего мы не знаем.
– Мы даже ни разу не видели эту женщину! Единственно, Монти однажды написал из Каира – сообщил, что у него откуда ни возьмись появился сын. Как будто он нашел его в тростнике, словно младенца Моисея...
Тут мальчик услыхал, как у него над головой скрипнули половицы, – он глянул наверх, на лестничную площадку. И вздрогнул, заметив, что через перила на него смотрит двоюродная сестра Лили. Она наблюдала за ним, разглядывала его, как невиданную, диковинную зверушку, будто пытаясь понять, опасен он или нет.
– О! – вдруг воскликнула тетя Эми. – Да ты не спишь!
Они с дядюшкой только что вышли из кабинета и, остановившись внизу, у лестницы, смотрели на него. Смотрели с той же едва уловимой тревогой, словно боялись: что, если он ненароком услышал их разговор.
– Как ты себя чувствуешь, дорогой? – спросила Эми.
– Хорошо, тетушка.
– Уже довольно поздно. Может, пойдешь обратно в постель?
Но он не шелохнулся. Стоял на лестнице и думал, каково оно будет жить с этими людишками. Чему у них стоит научиться. Лето можно провести очень даже интересно, а потом за ним приедет мама. И тогда он сказал:
– Тетя Эми, я все решил.
– Ты это о чем?
– О лете и о том, где бы мне хотелось его провести.
Она вдруг предположила самое худшее.
– Только, прошу, ничего не решай второпях! Дом у нас и правда чудесный, стоит у самого озера, и у тебя будет своя комната. Приезжай для начала просто в гости, а там посмотришь.
– Но я уже решил – еду с вами, буду жить у вас.
Тетя вдруг смолкла в нерешительности, словно язык проглотила. Затем ее лицо озарилось улыбкой, она быстро поднялась по лестнице и крепко его обняла. От нее пахло мылом "Дав" и шампунем "Брек". Какая же она все-таки простая – самая обыкновенная! Потом подошел улыбающийся дядя Питер и ласково похлопал его по плечу, приветствуя таким вот своеобразным жестом новообретенного сына. Своими счастливыми улыбками, приторно-липкими, как волокна сахарной ваты, они заманивали его в свой мир, где царили любовь, свет и радость.