Каждый полагал, что это не его дело. Рабы полностью замыкались в своем скудном мирке.
Двигаясь людными улицами, Найл дивился одному лишь внешнему разнообразию среди сословия рабов.
В отличие от слуг или служительниц, объединенных сильным, все равно что родственным внешним сходством, рабы отличались и габаритами, и внешностью.
Многие, хотя, безусловно, не все, имели физические отклонения от нормы. У одних вид был бойкий, смышленый, у других – наоборот, угрюмый и скучающий; находились и такие, что брели с бессмысленно блуждающей улыбкой, как во сне.
Как правило, самые живые и сметливые на вид не вышли почему-то ни ростом, ни силой, в то время как высокие и привлекательные брели с пустотой в глазах, бездумно улыбаясь.
То же самое среди женщин, многие из которых стояли возле окон или дверей и смотрели на проходящих мужчин.
Те, у кого рассудок поживее, были в большинстве низкорослые и невзрачной наружности; статные же, красивые женщины смотрели вдаль притихшими глазами, очевидно, почти не сознавая, что происходит вокруг.
Удивляло обилие беременных, а также детей, многие из которых, опасно свесившись из окон верхних этажей, бездумно глазели на улицу.
Складывалось впечатление, что в квартале рабов больше детей, чем взрослых.
Найл очутился на небольшой площади, где уже стояли, кое-как соблюдая строй, несколько бригад рабов. Перед ними возвышался громадного роста чернобородый мужчина, глядящий на своих подопечных с мрачной неприязнью.
Царил невыносимый гвалт: дети галдели, носились, взрослые перекрикивались, в придорожной канаве катались, таская друг друга за волосы, две какие-то бабы на сносях.
Найл приблизился к чернобородому.
– Я ищу Морлага.
– Это я. Чего надо?
– Мне велели тебе доложиться. Вдруг Морлаг рявкнул:
– Молчать!
Голос был таким оглушительным, что Найл невольно съежился, как от удара.
На площади тотчас воцарилась тишина; даже вздорящие бабы, отпустив друг другу волосы, сели.
– Так-то лучше, – сказал Морлаг. – Еще будете вякать – всех скормлю паукам!
Он поглядел вниз на Найла, достававшего ему лицом до груди.
– За что тебя сюда?
– Пререкался со служительницей.
– Впредь неповадно будет. Шум на площади начинал понемногу оживать.
– Ты чем занимаешься?
– Колесничий.
– Ладно. Дожидайся здесь. Он указал на тротуар, на котором особняком стояли четверо слуг помощнее.
Неожиданно свело затылок, и Найл понял, что уже слишком долго использует медальон. Он осторожно сунул руку под рубаху и повернул его.
Контраст напряжению оказался таким сильным, что Найл на миг почувствовал головокружение и невольно закрыл глаза. Не успев еще их раскрыть, он преисполнился глубинного спокойствия (нечто подобное случилось сегодня возле реки).