Перекрывая шум битвы, над полем брани раздался странный вопль, напоминавший крик обезумевшей чайки.
– Боевой клич Одиссея, – проговорил Политос. – Царь Итаки выехал на поле битвы.
Я же не сводил взгляда с Диомеда. Его возница осадил упряжку, и царевич спрыгнул на землю. Держа в левой руке два копья, он прикрывался массивным восьмиугольным щитом, постукивавшим о шлем и поножи.
– О! Муж менее великодушный пронзил бы врага прямо с колесницы! – с восхищением воскликнул Политос. – Диомед же воистину благороден. Если бы только он был в Аргосе, когда люди Клитемнестры выгнали меня!
Диомед приблизился к упавшему воину, тот уже поднялся на ноги и выставил перед собой щит, выхватывая длинный меч из ножен. Царевич Аргосский взял в правую руку копье подлиннее и потяжелее и угрожающе потряс им. Я не мог разобрать, какими именно словами обменивались двое мужей, но они что-то кричали.
А потом вдруг побросали оружие, бросились навстречу друг другу и затем обнялись, как недавно расставшиеся братья.
Я был ошеломлен.
– Должно быть, выяснили, что они родственники, – пояснил Политос. – Или один из них гостил когда-то в доме другого.
– А как же война?
Старик покачал седой головой:
– Ну и что? Разве здесь некого убивать?
Оба воина обменялись мечами, а потом вернулись к своим колесницам и разъехались в разные стороны.
– Не удивительно, что война продлилась десять лет, – пробормотал я.
Впрочем, если Диомед в этот день свою первую схватку закончил бескровно, больше ничего подобного я не заметил. Колесницы наезжали друг на друга, копейщики разили четырнадцатифутовыми копьями своих врагов, как это будут делать пиками средневековые рыцари через две тысячи лет. Бронзовые наконечники копий достигали длины в локоть. И когда вся энергия мчавшейся четверки лошадей концентрировалась на блестящем острие, оно разило цель подобно выпущенному из пушки снаряду. Встречая такой удар, мужи в тяжелых панцирях мячиками вылетали из повозок и падали на землю. Бронзовая броня не в силах была защитить от этой сокрушительной мощи.
Воины предпочитали встречаться с врагом не сходя с повозок, хотя тут и там я видел сброшенных на землю всадников – они дрались пешими. Пехота по-прежнему держалась в арьергарде, бойцы щурясь угадывали знакомые силуэты в облаках пыли, пока благородные воины сходились в единоборстве. Может быть, они ждали сигнала? Или эта неразбериха отдельных поединков свидетельствовала об искусной военной тактике? Впрочем, возможно, пехотинцы знали, что не смогут противостоять бронированным знатным воинам, вооруженным смертоносными копьями? Вот съехались две колесницы, один из возничих ударом копья пробил голову противнику, а вот пара облаченных в панцири знатных воинов сражаются в пешем бою, нанося удары длинными копьями. Один из них вдруг резко развернулся и ударил тупым концом своего копья противника сбоку. Тот повалился на землю, и хитрый враг пронзил копьем его открывшуюся шею. Кровь хлынула на жаждущую землю.