Освежившись и приняв душ, мы обедаем вместе с молодежью семьи священника. Два его сына, десяти и двенадцати лет, вежливо помалкивают в присутствии Дан-дзуро Девятнадцатого, актера кабуки! Наверняка полоски интельпластика, подаренные Масом, станут для них не меньшей святыней, чем образы Дайцы в алтаре. После чая миссис Мицуно объявляет, что наши ванны готовы. Так я и думал. Этого я и боялся. Отговорившись волдырями, я возвращаюсь в нашу комнату и в спешке бросаюсь искать синтеплоть. Несколько мучительных секунд не могу найти ее среди носков, трусов, футболок и ветровок, но тут мой пальцы сжимаются на коротком цилиндре. Какое облегчение! Это средство высыхает в течение пятнадцати секунд и создает гибкую, пористую, гладкую поверхность, – уверяет реклама концерна «Хоффманн Гельветика Химия». Глаза плотно закрыты. Я сдергиваю левую перчатку, ладонью ощущаю прохладный аэрозоль. На всякий случай накладываю двойную дозу, так спокойнее. Тринадцать гиппопотамов, четырнадцать гиппопотамов, пятнадцать гиппопотамов… Готово! Быстро открываю глаза, осматриваюсь – не вошел ли кто, – снова закрываю глаза, повторяю процедуру для правой руки, выхожу и присоединяюсь к Масу и Мицуно, который оказался фанатом соул-блюзов. Сидя по грудь в горячей, с мандариновым ароматом воде, мы на три голоса хрипло распеваем всю старую классику. Миссис Мицуно говорит, что она давненько так не забавлялась.
Комната для хенро полна прохлады, воздуха, запахов и звуков поздней весны в долине Иосимо. В такой комнате сон – легкий гость: несколько секунд – и я засыпаю сном праведника.
Проснувшись от крика, я не могу одно долгое, кошмарное мгновение сообразить, где нахожусь. Чувствую, как мои пальцы скребут искусственную кожу на ладони правой руки. Нет! Нет! Наму Дайцы Хенро. Я сражаюсь с демонами оружием доброго пилигрима. Кошмар отступает.
Масахико сидит в кровати. Глаза широко раскрыты. Выпрямленное тело напряжено и дрожит. Я вижу, что он пребывает глубоко под поверхностью своего подсознания.
Я становлюсь на колени возле его кровати.
– Мас… – мягко касаюсь его плеча.
– Нет! Нет! – кричит он. – Оставь ее!
– Мас? Ответа нет.
– Мас?
Нет ответа. Я сижу и жду, пока душевный шторм, чем бы он ни был, не утихает и Мае не погружается в спасительный сон. Нас двое. Мы пилигримы. Я присоединяюсь к Масу и сплю теперь уже до рассвета без всяких снов.
Вокруг сияет теплый солнечный день. Мы вброд переходим реку Иосино и древней тропой хенро поднимаемся вверх. У Десятого храма кончается буддийская долина, начинаются буддийские горы. Дзен – дух долины, Сингон – дух горных вершин. И как дух Дзен отличается от духа Сингона, так и теплый солнечный свет долин отступает перед более суровым климатом гор. С запада наползают серые махины туч, через час уже льет холодный дождь. Дождь и грязь. Эта парочка близнецов-братьев – настоящее проклятие для хенро. Ноги заляпаны, велосипеды отяжелели от мокрых комьев, лица и руки онемели от студеных струй. Дождь стекает с наших пластиковых накидок и паломнических шляп. Дорога крутая и скользкая, целый час едем на самой низкой скорости, частенько приходится тащить наших коней волоком. Вперед, вперед, сквозь ветер и налетающий дождь. Полная концентрация сил. Абсолютное изничтожение бытия. Одиннадцатый храм пребывает в заброшенности и запустении, разрушается от вандализма акира. Среди исчерканных ими стен мы видим остатки костров, на которых готовили пищу, кучи банок из-под пива, серебряную фольгу от готовой еды, презервативы, иглы, гниющие биодвигатели и батареи, пустые патроны.