Когда ее отпустили, и она, вся вне себя, вернулась домой, то обнаружила в двери записку от Фабиана, который ждал в пабе. Она сходила за ним и привела к себе, они накурились травки, и, услышав отрывистый смех Фабиана, Наташа включила секвенсор и смиксовала джангл-трек, используя сэмплы из «The Bill». Они назвали композицию «А пошел ты на хрен, мистер полисмен!».
Пит заходил все чаще и чаще. Наташа ожидала, что он начнет приставать к ней, как большинство типов, которые ошивались вокруг нее подолгу. Но он не делал авансов, чем сильно облегчал Наташе жизнь, потому как совершенно ее не интересовал и она не хотела, чтобы между ними вставало что-то подобное.
Он слушал драм-энд-бейс все чаще, делал все более осмысленные замечания. Она засэмплировала его флейту и вплела ее в свою тему. Ей нравились эти звуки, в них было живое дыхание. Как правило, для мелодической темы она просто создавала какую-нибудь последовательность на компьютере, но бездушие, присущее компьютерному звучанию, и безупречное качество, которым она так наслаждалась раньше, теперь стали чужими для нее. Она радовалась звукам его флейты, и маленьким паузам для дыхания, и еле слышимым вибрациям звука, когда она снижала темп, тем бесконечно малым несовершенствам, которые были признаками живой музыки. Она строила басовую линию, исходя из темы флейты.
Она постоянно экспериментировала, записывала Новые дорожки и без него. Через некоторое время она решила не разбрасываться, сосредоточить все эксперименты с флейтой в одном треке. Временами, когда они играли вместе, она резко обрывала и барабаны, и бас, и некоторые вкрапления голоса, и тогда Пит начинал свободно импровизировать. Эти записи служили ей пищей для размышления, и вот она, кажется, придумала, как они могли бы выступить вместе: джаз-джангл, новейшее и самое скандальное извращение драм-энд-бейс-канона.
Но к этому моменту Наташа с головой ушла в работу над треком, который окрестила «Город ветра». Она возвращалась к нему день ото дня, кромсала его, добавляя низов, легко касаясь флейты, закольцовывая ее.
Она совершенно четко представляла то ощущение, которого добивалась: нервные ритмы PublicEnemy, особенно как в «Fear Of a Black Planet», с мелодической линией, которая будто бы то и дело оглядывается назад. Она взяла гармонию флейты и растянула ее. Повторы настораживали слушателей, и Наташа заставила флейту возражать так сильно, возвращаясь снова, и снова, и снова к ее чистейшему звуку, что эта чистота стала признаком паранойи, а не мелодичным звуком невинности.