Ее взгляду представилось знакомое смуглое лицо, оживленное вощеными черными усищами и дразнящей ухмылкой. Джио, странствующий артист и самое близкое подобие семьи, которое она могла вспомнить, за исключением своих снов. Веселье складывалось в добрые морщинки у его глаз; давно повзрослев, он оставался ребенком, обожавшим игру. Его выходки дарили смех и оживляли воспоминания о детстве в тех, кто позабыл о таких вещах. Это была своего рода магия, и Тзигона с удовольствием вспоминала годы путешествий с Джио и его партнером.
Рассмеявшись, она плеснула на него в ответ.
— Все еще в городе, Джио? Я думала, вы с Вьенте планировали отправиться в Сулазир.
Он схватился рукой за сердце, изображая жуткую обиду.
— Планировали? С каких это пор труппа Джиовьенте планирует? Разве мы торговцы или зеленщики, чтобы брести по жизни в такой унылой манере?
— Я не оскорблю тебя просьбами о прощении. За такие слова мне следовало бы отрезать свой язык и выбросить его воронам! — ответила она в той же экстравагантной манере, приложив ладонь ко лбу. Дружеская насмешка артиста не смутила.
— Сулазир прожил столько времени без Джиовьенте, выстоит и еще несколько дней.
Тзигона перефразировала вопрос в форме, позволявшей надеяться на более вразумительный ответ.
— Что задержало вас в городе?
Джио возвел взгляд к небу, грозя кулаком некой невидимой силе.
— Кармело — вот что! Проклятье тому дню, когда я взял парня к себе. Нами заинтересовалась инквизиция. Мы чисты, ты сама знаешь, но одному из нас пришлось провести время взаперти за нарушение порядка. Как раз его очередь.
Тзигона фыркнула. Джио не прочь был навестить попавших в тюрьму приятелей, продемонстрировать несколько трюков скучающим охранникам, но когда речь шла об исполнении приговора очередь всегда оказывалась чья-то еще. Ей и самой пришлось провести какое-то время в сырых камерах.
Представления странствующих артистов не были нелегальными в строгом смысле слова, но всегда находились сомневающиеся в том, что их трюки и чудеса являются всего лишь ловкостью рук, обходящейся без помощи магии. Волшебство в Халруаа было чем-то обыденным, и хотя Тзигона не стала бы утверждать, что ее сограждане потеряли способность удивляться, все, что обходилось без помощи заклинаний, одновременно изумляло их и вызывало скептицизм. Когда выдвигались подобные обвинения, всей труппе приходилось предстать перед инквизицией в лице местной гончей. Разумеется, Тзигону всякий раз объявляли полностью лишенной магии, что никак не увеличивало ее веры в чародеев.
Волшебники годами следовали за ней по пятам, расставляли ловушки, устраивали засады. Ничто из их арсенала пока не помогло одолеть ее. Как и в тот опасный момент, когда она чуть не прикарманила серьгу вемика, глубинное ощущение предупредило ее, что прикосновение к камню станет смертельной ошибкой — и такие ощущения всегда спасали. По счастью, чувствительность Тзигоны к магии, не уступала защищенности от ее влияния.