Она подчинила его, подчинила его глазами.
– Валентина, он наш гость, – сказал Жан-Клод.
Сэмюэл поднял руку:
– Я своим поцелуем правлю по-старому. Он мой сын, старший. Если он не может освободиться от вампира, который даже не мастер…
Он не договорил.
– Ты его заставляешь постоянно заслуживать свое место, – сказал Жан-Клод.
Сэмюэл кивнул.
Я никогда не слышала о таком правиле, и так и сказала:
– Я не знала даже, что такое правило есть.
– Это нечто вроде выживания наиболее приспособленных, ma petite. Если Самсон недостаточно силен, чтобы освободиться, или избежать хитростей Валентины, он меньше будет стоить в глазах своего мастера. Так некоторые мастера городов отделяют сильных от слабых. Тех, кто не выдерживают испытания, понижают в ранге, меняют в другие земли, убивают. – Он говорил спокойно, просто излагая факты, но я слишком хорошо его знала, чтобы не уловить легкий тон неодобрения. – Очень мало американских мастеров правят сейчас так в своих землях.
– Я старше других американских мастеров, – заметил Сэмюэл.
Я посмотрела на Жан-Клода, он на меня.
– Но она – наш вампир, а мы по этому правилу не живем.
Ричард чуть прижал меня к себе, будто боялся того, что я способна сказать или сделать.
– Если его отец заявляет, что Самсон должен вырваться из-под ее взгляда самостоятельно, значит, так и должно быть, но мы напомним всем нашим вампирам, что подчинять взглядом в нашей стране незаконно. Это считается принуждением.
Произнося эти слова, Жан-Клод смотрел на Валентину.
Она надула губку и крепче прижалась к Самсону. Он обнял ее, будто в ответ на ее жест – а может быть, это она его заставила. Если она его достаточно подчинила, то слова не нужны, чтобы им командовать, а мы влипли глубже, чем я думала. Дело в том, что если вампир подчинит тебя достаточно сильно, то он тобой владеет. Такой вампир может призвать свою жертву в любой момент. Встать под твоим окном и вызвать тебя в ночь. Черт, некоторые из них даже могут призвать своих жертв как лунатиков, через весь город. И если Валентина подчинила его, он даст ей кровь, как только она захочет. У него не будет выбора.
Не знаю, что бы я сделала, но вдруг в комнате появилась новая энергия. Воздух посвежел, в нем появился едва уловимый запах соли и моря. У Самсона прояснились глаза, исчез этот непонимающий, зачарованный взгляд. Карий цвет глаз отца сменился агатовой чернотой глаз матери. Он глядел на сидящее у него на коленях вампирическое дитя, и на лице его было выражение, которое я уже видела: на молодом лице десятилетия мудрости, не соответствующие внешности. И сейчас по этому взгляду, устремленному на Валентину, виден был каждый день из этих прожитых семидесяти лет. И видно, что он не больше двадцатилетний обыкновенный парнишка, чем Валентина – дитя.