Жан-Клод рядом со мной застыл неподвижно. Кажется, он даже перестал дышать, и сердце, которое билось до сих пор, как у любого человека, замедлило ритм. Я знала, отчего он застыл: Ричард трогал его добровольно, и Жан-Клод не хотел спугнуть его. Но, наверное, он еще и просто не знал, что делать. Мужчина, который был великим любовником в течение четырехсот лет, не знал, что делать, когда кто-то играет его волосами.
Он не хотел быть слишком дерзким и снова вызвать гнев Ричарда, или пробудить в нем что-то вроде гомофобии. Если бы Ричард был женщиной, Жан-Клод бы принял это за предварительную игру. Не будь Ричард оборотнем, он бы тоже счел это некоторым приглашением. Но оборотни помешаны на тактильных ощущениях, и прикосновения для них не означают секс – как для собаки, которая слизывает у тебя пот с кожи. У тебя приятный вкус, и собаке ты нравишься – ничего сексуального, но это личное. Если бы ты собаке не нравился, она бы не стала к тебе прикасаться.
Он сидел вплотную ко мне, и сама его неподвижность мне сказала, как много значат для него прикосновения Ричарда. И еще сказала мне, что он понятия не имеет, что с этим делать. Что может значить, если вампир, бывший великим любовником и соблазнителем несколько веков, выбирает себе в метафизические возлюбленные именно тех двух людей на своей территории, которые могут его озадачить?
В дверь постучали. Те из нас, у кого билось сердце, вздрогнули. Руки Ричарда упали прочь от нас обоих, и он обернулся к двери, все еще на коленях.
К телу Жан-Клода возвратилось движение – как если бы человек сделал вдох.
– Да, – сказал он, и в голосе его слышалась нотка нетерпения.
Голос Клодии доложил:
– Это мастер города Кейп-Код и его старший сын.
Мы с Жан-Клодом переглянулись, а Ричард только нахмурился:
– Зачем он вернулся? – спросил он.
– Мы можем сами спросить, – ответил Жан-Клод, и голос его был почти так же шелково-безразличен, как обычно. Такой голос он использовал, когда что-то скрывал, но пытался этого не показать. Сэмюэл узнает этот почти пустой голос. Скрытность – или страх, слабость. Так что Жан-Клод этим голосом подрывал свою позицию, скрывая что-то от Ричарда и, быть может, от меня, и не собираясь скрывать от Сэмюэла. Очень было непохоже, что уикенд пройдет без очередного несчастья – слишком жесткой стала комбинация метафизики и политики.
– Сейчас выйдем! – крикнула я в дверь.
Мы все встали с пола, Ричард потянулся за футболкой и натянул ее через голову. Мы с Жан-Клодом надели халаты, висевшие на двери. Халат Жан-Клода я раньше видела, и он мне нравился: тяжелая черная парча с черным мехом на воротнике и лацканах, обрамлявшим треугольник бледной груди. На широких манжетах тоже меховая оторочка, и я когда-то уже ощущала ласку этого меха своей кожей. От одного его вида в этом халате по мне пробежала дрожь.