– Да, ты права, он не только от дочки ушел. Он и от меня ушел. Но это по молодости, по глупости, по слабости… Думал, можно стать счастливым, если к прошлому спиной повернуться. Мол, все с чистого листа… А счастья нет до сих пор. Из огня да в полымя, и не знаешь что хуже: жить с женщиной, которая тебя не любит, только деньги тянет, или с больной дочкой.
– А ты меня деньгами не попрекай, – жестко отвечаю я. – Это он сейчас зарабатывает не только на хлеб, но и на масло. А когда он с Глебаней этот бизнес затевал, мы на голодном пайке сидели. Потому что деньги нужны были до зарезу. И всю прибыль они в оборот пускали. А мы лапу сосали. И жить по-человечески начали только после рождения Катюшки. Заметь: пальтишко-то на мне простенькое, ботинки тоже не из бутика. И каждый месяц – триста долларов вам, сто – матери, да еще на квартиру надо отложить, и жить на что-то, а Москва – это тебе не наш Мухосранск, за все втридорога платишь. Да Бог с этим, я за деньгами не гонюсь. А
то, что мы со Стасом жили не очень хорошо, так теперь общий язык нашли. Притерлись. Так что если ты рассчитываешь его вернуть, напрасно…
Ты не зарекайся. Никто не знает, что с нами будет завтра, спокойно отвечает Наташа. – Для меня он по-прежнему – самый лучший на свете. Хоть и обидел меня, все равно – лучший. У него душа чистая. Только слабый он. До тридцати лет ребенком дожил. Ничего, повзрослеет и вернется. Так что я подожду. Я – терпеливая.
***
Посиделки в клубе вышли почти такими, как я их себе и представляла: шумно, душно, от мелькания цветомузыки болят глаза.
Я сидела за столиком и тихо тянула через соломинку свой коктейль. Дежуля, в нечто прозрачном и откровенном, выгибалась в ритме рэйва так: эротично и заманчиво, что мужики вокруг, даже младше ее лет на десять, пускали слюни и делали охотничью стойку. Она это видела опытным глазом и заводилась. Флюиды плотских желаний от нее расходились на весь зал. В отличие от Дежули я танцевать не люблю. Может быть, не умею. Мое тело, не столь совершенное, как у приятельницы, не столь послушное, не столь гибкое, изменяет мне: хочешь сделать эффектное па, но рискуешь растянуться на полу.
Стас тоже сидел за столиком и задумчиво наблюдал за Дежулей. Танцором он был отменным, отточившим свое мастерство на студенческих вечеринках. Однако искусство свое демонстрировал редко, под настрoение.
Меня настораживала его задумчивость. Слишком глубоко мой муж погрузился в себя. Раньше его мысли были прозрачны, понятны. Теперь – нет. И от этой неясности мне трудно моделировать свое поведение, сложно подстраиваться под Стаса.