Но странно, головные боли, начинавшиеся у Танева в первые годы в левом виске, там, где было ранение, и лишь потом стискивавшие весь череп, теперь перешли на правую половину головы: только она и болела.
После многих консультаций с ведущими невропатологами и нейрохирургами, Танев решился оперировать правую гиппокампальную часть мозга. Иначе, сказали врачи, больного ждут впереди не только все нарастающие муки, но и с неизбежностью в лучшем случае – скорая смерть, в худшем – полный идиотизм.
Операцию делал тот же хирург, что и первую. Танев перенес ее на удивление легко, но в дни последующие был апатичен, будто бы все вокруг видел, воспринимал впервые, как незнакомое, а потому безразличное. А может, у него просто не оставалось сил физических реагировать на что-либо. Лишь в громадных черных глазах его по временам сквозило удивление, но почти тут же он закрывал их, засыпая.
Надежда Сергеевна не отходила от него ни днем ни ночью.
Заговорил Танев недели через две, и первые слова его были обращены к жене:
– Где мы?
Она объяснила и показала на Панина – он был в палате, – назвав его.
– Теперь все позади, Михаил, все позади, – повторяла она счастливо.
– Да, я понимаю…
С минуту он смотрел на нее просветленно, но вдруг глаза его сузились как от боли, и Танев спросил жестко:
– Но почему ты здесь? Разве мы… разве ты должна быть со мной?
– Ты о чем, Михаил? – ома оглянулась растерянно на Панина. Тот молчал.
– Но ведь Смирнов был в нашем доме? – выговорил Танев с трудом. – Как ты посмела!.. И я ушел вовсе не для того только, чтобы тебя попугать. Я ушел!
– Но ведь ты же вернулся! – с удивлением воскликнула она. – И потом… позже… Я не понимаю…
– Вернулся? Этого быть не может! – он резко отвернулся от нее.
Тут Панин знаками попросил Надежду Сергеевну выйти из палаты, а когда остался вдвоем с Таневым, тихо сказал:
– Вам не стоит волноваться сейчас. Жена предана вам удивительно, и я уверен, со временем все выяснится.
– Да, конечно, – произнес Танев для того, явно, чтоб не казаться невежливым. Но тут же оживился и стал все оглядывать в палате недоуменно и чуть испуганно; так осматривается человек, впервые попавший куда-то.
– Где я? – спросил он. – И кто вы?
– Вы в больнице, вам сделали нелегкую операцию, – объяснил Панин. – Видите? – голова забинтована.
– Ах да! – сказал Танев, растерянно прикоснувшись к бинту.
– А я – врач и физиолог. Звать меня – Панин Владимир Евгеньевич.
– Панин?.. Какая знакомая фамилия… А, ну конечно! – граф Панин, екатерининский фаворит, воспитатель Павла I. Не родня вам? Есть в вас что-то… деликатность?.. вполне графская.