Отчего-то этой ночью сон мой был особенно долог и крепок, разбудил меня лишь металлический щелчок, который означал, что уже семь утра и двери камер открыты электрическим импульсом, посланным с центрального пульта охраны. С этого звука начинался день каждого обитателя нашего дома. Я кое-как открыл глаза. Над дверью скудно светила синяя ночная лампочка. Окно оставалось темным: длительность осенней ночи все увеличивалась, а наружное освещение из соображений экономии здесь отключалось ровно в одиннадцать вечера. Я поднялся и подошел к окну: абсолютно рефлекторно, поскольку сквозь стекло, словно заклеенное с улицы черной бумагой, ничего разглядеть невозможно. Лишь включив свет, я увидел прутья решетки и убедился, что за прошедшую ночь в моей судьбе ровным счетом ничего не изменилось. Я по-прежнему в камере.
Строго говоря, это место называлось не тюрьмой, а спецобъектом номер такой-то-дробь-такой-то. Занимаемые нами помещения именовались, естественно, не камерами, а комнатами, что, впрочем, никак не отражалось на сути. Предназначением спецобъекта была строгая изоляция его обитателей от остального мира. А намертво привинченные к полу ножки кроватей и стола, наличие в каждой комнате унитаза и умывальника и отсутствие иных предметов мебели, за исключением стенного шкафа, обнажали эту суть до полного неприличия.
Я попал сюда в результате собственной глупости, и осознание этого обстоятельства, точнее, не утихающий сарказм по отношению к самому себе, не позволяло мне окончательно поддаться меланхолии. Когда началась эпидемия и страна фактически распалась на удельные владения тех, кто в тот момент обладал реальной властью над территориями - будь то президентские выдвиженцы или обыкновенные бандиты, - способ моего существования не претерпел почти никаких изменений. Болезнь надо мной не властна, а преодолевать всевозможные кордоны на границах областей и городов, да и вообще на каких бы то ни было границах не составляло для меня труда. Я путешествовал, по-прежнему нигде не задерживаясь надолго и стараясь не привлекать к своей персоне излишнего внимания.
Ловушки на меня расставляли достаточно давно, хотя и без малейшей надежды на успех: поймать меня в результате спланированных и организованных действий невозможно в принципе. Встретиться со мной можно лишь по моей собственной доброй воле… или из-за моей беспечности. Я постоянно держал в поле зрения своих недоброжелателей - криминальные организации и работающих на них продажных сотрудников милиции. Федеральная служба безопасности в число возможных врагов никогда не входила. Во-первых, потому что я никогда не преступал закона. Во-вторых, даже если бы такое случилось, ФСБ до этого нет дела - мелкая сошка вроде меня ее не интересует. В-третьих, я не предполагал, что спустя пять лет после начала Катастрофы Служба все еще сохраняет былые силы и влияние. Ну, и последнее: я ровным счетом ничего не знал (добавлю: и не мог знать) о существовании Конторы и, конечно же, самого Проекта. Поэтому взяли меня очень легко.
