Я был в полном замешательстве. Госпожа улыбнулась.
–Ты плохой лжец. Это не входит в число твоих талантов. И я этим восхищаюсь. Но ты ступил на опасную почву. Спарта может быть величайшим городом в Элладе, но это все-таки маленький город. Здесь мышка не успеет чихнуть, как каждая кошка говорит ей: «Будь здорова!» Слуги и илоты все слышат, и их языки за сладкий пирожок разболтают что угодно.
Я задумался над этим.
– А мой – за чашу вина? – спросил я наконец.
– Мальчишка тебе дерзит, мама! – донесся голос девятилетней Алексы.– Тебе следует его высечь!
К моему облегчению, госпожа Арета смотрела на меня в свете лампы без гнева и негодования, а просто спокойно, словно бы изучая меня.
– Мальчишка твоего положения должен испытывать страх перед женой спартиата такого ранга, в каком мой муж. Скажи: почему ты меня не боишься?
До этого момента я и сам не осознавал, что действительно не боюсь.
– Я не уверен, госпожа. Возможно, потому, что ты мне кое-кого напоминаешь.
Несколько мгновений госпожа ничего не говорила, но продолжала смотреть на меня тем же напряженным испытующим взглядом.
– Расскажи мне о ней,– приказала она.
– О ком?
– О своей матери.
Я снова покраснел. Я весь съёжился, оттого что госпожа чудесным образом угадывала, что у меня на сердце, прежде чем я успевал ей ответить.
– Давай выпей еще. Не надо передо мной изображать упрямца.
Какого черта! Я выпил. Это помогло. Я вкратце рассказал госпоже про Астак, про его разорение, про убийство моей матери и отца подло подкравшимися ночью аргосцами.
– Аргосцы всегда были трусами,– заметила Арета, презрительно фыркнув, и это выказанное ею презрение к аргосцам вызвало во мне прилив симпатии к ней даже больше, чем она сама предполагала.
Очевидно, моя жалкая история еще раньше дошла до ее длинных ушей, но она слушала внимательно, словно сопереживая услышанному.
– У тебя была несчастная жизнь, Ксео,– проговорила она, впервые назвав меня по имени. К моему удивлению, это глубоко меня тронуло, так что пришлось приложить усилия, чтобы не выдать своих чувств.
Я призвал все самообладание, чтобы говорить правильно, на грамотном греческом языке, как и полагается свободнорожденному, и держался почтительно не только по отношению к госпоже, но и к своей стране, к своему роду.
– И почему же,– спросила госпожа Арета,– мальчишка без родного города проявляет такую верность к чужой стране, к Лакедемону, гражданином которого ты не являешься и никогда не будешь?
Я знал ответ, но не мог судить, насколько можно доверять этой женщине. И я ответил двусмысленно, сославшись на Бруксия: