Диомаха пошла по своей дороге, а я – по своей. Ей было пятнадцать. Мне – двенадцать.
Не могу сказать, скольким из этого я поделился с Александром. Когда я закончил, его лицо так и не просветлело. Мы вцепились в какой-то жалкий плавучий обломок, едва выдерживавший и одного-то, но мы слишком изнемогли, чтобы плыть дальше. Вода становилась все холоднее. Наши члены охватила гипотермия; я слышал, как Александр прокашливается и отхаркивает, набираясь сил заговорить.
– Нам нужно бросить этот обломок. Если не бросим, умрем.
Я смотрел на север. Там были различимы вершины гор, но сам берег оставался невидим. Александр холодной рукой схватил мою.
– Что бы ни случилось,– поклялся он,– я тебя не брошу..
И он отпустил обломок. Я последовал за ним.
Через час мы рухнули, как Одиссей, на скалистый берег у журчащего ручья. Мы глотали свежую воду из источника среди скал, смыли соль с волос, промыли глаза и полные благодарности за свое спасение, преклонили колер ни. Пол-утра мы проспали, как убитые. Я слазил за яйцами, которые потом мы проглотили сырыми, стоя в лохмотьях на песке.
– Спасибо, друг,– тихо-тихо проговорил Александр. Он протянул мне руку, и я сжал ее.
– Спасибо и тебе.
Солнце приближалось к зениту. Наши заскорузлые от соли плащи высохли у нас на плечах.
– Пошли,– сказал Александр.– Мы потеряли полдня.
Сражение состоялось на запыленной равнине к западу от Антириона, на расстоянии полета стрелы от берега, прямо под городскими стенами. Непостоянная, вьющаяся по долине речка Аканаф рассекала поле боя пополам. Перпендикулярно руслу, вдоль обращенного к морю фланга, антирионцы возвели грубую стену. Вражеский левый фланг прикрывали изрезанные холмы. Часть равнины, прилегающую к стене, занимала приморская свалка – там виднелись гниющие остовы судов, сваленные в беспорядке, смердящие кучи мусора, над которыми, галдя, вились стаи чаек. Вдобавок противник разбросал камни и прибитый к берегу плавник, чтобы местность, по которой пойдет в наступление Леонид со своим войском, была как можно более неровной.
Когда Александр и я, запыхавшись, спешили к полю, союзники спартанцев скириты только что закончили поджигать оставленные противником постройки. Войска еще стояли в боевых порядках в трех с половиной стадиях друг от друга, и между ними горели остовы кораблей. Все местные торговые и рыбацкие суда враг отвел в безопасное место внутри укрепленного участка якорной стоянки или отогнал в море за пределы досягаемости захватчиков. Это не удержало скиритов от поджога верфей и складских помещений в бухте. Бревна корабельных навесов они облили нефтью, и все, что возвышалось над водой, уже дотла сгорело. Защитники Антириона, как прекрасно знали Леонид и спартанцы, представляли собой ополчение – крестьян, горшечников и рыбаков, воинов "летних учений", вроде моего отца. Опустошение их бухты должно было лишить их спокойствия, расстроить душу, непривычную к подобным зрелищам, опалить их чувства, не подготовленные к вони и ужасу грядущего побоища. Стояло утро, почти что рыночное время, и с берега подул бриз. Поле начал заволакивать черный дым от накренившихся останков кораблей: Просмоленные и вощеные доски яростно пылали на ветру, отчего черные груды мусора превратились в гудящие костры.