Занятые делами лесные труженики не обращали никакого внимания на бредущую по лесу странную троицу. На самом деле передвигались на своих двоих лишь двое. Третий — высушенный корень мандрагоры лекарственной, помигивая черными глазками-бусинами, восседал на плече у здоровенного парня ростом не меньше двух аршин с гаком. Рядом со светловолосым сероглазым верзилой, одетым в обычное одеяние небогатого горожанина, вышагивал расфранченный тип цыганистой наружности, росточком аж на полторы головы ниже своего спутника. Мало того, что плутоватые глаза доброго молодца были разного цвета: один зеленый, словно высококачественный изумруд, добытый и ограненный гномами в горном массиве Паэли, другой синий, будто утреннее небо в холодных приполярных широтах, откуда ватаги отчаянных сорвиголов привозят ценный рыбий зуб и шкуры морских выдр, весь он был какой-то вертлявый, беспокойный. Когда путешественники вышли на обширную лесную поляну, гигант громко на всю округу объявил:
— Все, нет больше мочи тащиться по этой преисподней! Объявляю привал! Располагаемся вот под этим дубом! — И с этими словами Гвенлин (а это, как вы, наверное, уже догадались, был именно он) сбросил с плеч увесистый рюкзак
— Нашел преисподнюю, — усмехнулся Шмультик. — Да твой мир в подметке не годится моей любимой Родине.
— И чем же она так хороша? — поинтересовался Мандрагор, успевший ловко спуститься с плеча юноши на землю.
— Трудно что-либо объяснить существу, которому ни разу не довелось посетить мир Инферно или, как вы — люди его пренебрежительно называете Преисподнюю. Как описать тот манящий свежестью запах сернистого ангидрида, источаемого кальдерой вулкана? А пляски саламандр в брачный период на самом стрежне лавовых потоков? Вам не понять того блаженства, которое испытываешь, когда на твоих глазах зарождается вулкан, коему, может быть, суждено стать очагом новой жизни? Да будет вам известно, мы — демоны появляемся из ласковых струй подземного огня путем слияния двух начал, брошенных туда нашими будущими родителями. Мама… милая мама, как давно твой глупый сын не припадал губами к твоей ласковой руке…
Гвенлин по своей натуре не был никогда ни злым, ни черствым человеком. Он подошел к готовому расплакаться демону и, положив ему на плечо свою тяжеленную лапищу, принялся успокаивать компаньона:
— Кончай, Шмультик! Только не реви! Когда кто-нибудь плачет, внутри меня все переворачивается, тогда я и сам готов расплакаться за компанию. Давай лучше малость перекусим, а потом ты нам поведаешь, каким образом тебя занесло в эту… ну как ее?… дай, Бог, памяти… а вспомнил!… Колыму.