– И ты еще сомневаешься! – воскликнул я. – Это же раритет. Спецзаказ МВД. Очень ограниченная партия. Скоро станет редкостью, как первая партия «Тульских Токарева»!
– Шут с тобой, – капризно отмахнулся Вадик, – забирай Федора… как его там… Пока я не передумал.
Пока он припоминал отчество классика, я сгрузил в сумку увесистые зеленые тома с багровым обрезом. Четвертое издание выпуска 1891 года вряд ли стоило дороже «Удара», но бартер есть бартер. Я отдал револьвер, который целый день жег мне руки, и получил взамен полное собрание сочинений Федора Михайловича. Мы расстались вполне удовлетворенные сделкой, а я – еще и выводами относительно состава экспедиции.
* * *
– Ну как, Илья Игоревич, приняли решение?
Я улыбнулся и подмигнул проходившей мимо Маринке. Звонок Ласточкина не застал меня врасплох. Я даже рад был, что мент появился, так не терпелось его отшить.
– Господь с вами, Кирилл Владимирович, – состроил я трубке скорбную мину.
– Продолжаете упорствовать? – сухо осведомился следователь.
– Какие могут быть у безработного деньги? – посетовал я, делая упор на слово «безработный».
– Зря вы так, любезный, – уронил Ласточкин. – Подумайте еще раз.
– А толку?
– Чтобы не разочароваться в жизни.
– Вы о тридцать седьмом годе?
– И не только о нем, – туманно пригрозил следователь. – Подумайте, настоятельно рекомендую.
– Прощайте, – сказал я в трубку, из которой уже пиликали короткие гудки.
Вот и побеседовали. Каждый остался при своем мнении, а у меня даже прибавилось уверенности: не буду я никому платить, поскольку не за что!
Такою вот вольной птицей я слетал на авторынок, купил новый комплект чехлов и в приподнятом настроении возвращался домой. Жизнь – это борьба, господин Ласточкин, и пока что я в ней выхожу победителем.
Зарулив во двор, я припарковался у парадного и стал обряжать седушки. Краем глаза увидел, как парочка крепких молодых людей, потягивавших пиво на детской площадке, оставила бутылки и целеустремленно зашагала ко мне. Ребятушки были как на подбор: в одинаковых кургузых кожанках, бритые под машинку, и вообще складывалось мнение, будто их отштамповали с одной пресс-формы. В тюрьме таких называют «бицепсами» либо «маргаринами». Они молча приблизились ко мне. Я даже успел разглядеть, что и рожи у них совершенно однотипные – с набитыми подушками на скулах и мягкими носами-пуговками, только у одного морда была усыпана веснушками. На этом наблюдение закончилось. Совершенно неожиданно перед глазами у меня вспыхнули разноцветные искры, в животе появилось противное ощущение полета, и я как-то внезапно переместился вплотную к «ниве». Следующий удар из ниоткуда заставил приложиться затылком о приоткрытую дверцу. Пока ориентировался в пространстве, последовал четко выверенный пинок по печени, я сложился пополам и напоследок огреб по затылку. Снова мелькнули звезды, только на сей раз белые, и я встретил лицом недружелюбный асфальт.