– Речь, – Саша снова пожимает плечами, – речь – это дополнительная функция дыхательных и жевательных мышц.
– Это все ерунда, – сказал я, как всегда в присутствии Саши теряя слова, – правда – у большевиков.
– У тебя комплекс навязчивости, – сказал Саша докторальным тоном, интригуя меня заманчивыми терминами. – Что, – добавил он, насмешливо глядя на меня, – объелся политикой?
– Брось ты все это, иди к нам – упрямо повторял я. Гуревич лукаво:
– Лучше ты иди к нам, – и сделал широкий жест, обводя им трех нарядных женщин, сидевших в машине; они, улыбаясь, потеснились, освобождая для меня Место. – Мы едем в один чудесный погребок. Серьезно, садись к нам. Что, разве большевики – монахи?
Я изо всей силы ударил ногой по машине и воскликнул со злостью:
– Ну, катись, да веселей, а то мы можем передувать и вас всех вздрючить в два счета!
Машина двинулась. Саша, привставши, запел:
Если вдруг вам дома стало скверно
И к жене своей попали прямо под каблук,
Лучший выход, чтоб спастись от мук, –
Ввалиться в ресторан,
Где Гуревич у руля…
И женщины подхватили:
Ввалиться в ресторан,
Где Гуревич у руля…
Мы пошли дальше дозором по парку…
На другой день повели наступление на Кремль. Я с небольшим отрядом стоял на Тверской улице. Всей нашей группой командовал немолодой слесарь с фабрики «Свет и лампа». Самокатчик привез мне приказ:
«Занять квартиры, что возле городской думы, после артиллерийской подготовки ворваться в кремлевские ворота».
Через минуту слесарь пришел сам.
– Мы сделаем это вместе, – сказал он. – Айда!
Это был восьмой день боя. Лицо немытое, заросшее, глаза воспаленные от недосыпа, от стрельбы, френч изорван, шинель где-то потеряна. Не мудрено, что дедушка Шабельский не узнал меня, когда мы ввалились к нему в квартиру. Зато я узнал его сразу, Он не изменил своей привычке ежедневно пробривать подбородок между бакенбардами и даже сохранил генеральские погоны на гражданском полумундире, афишируя свое пренебрежение к событиям.
– Окна, – прекрасно, прямо на Кремль, – хрипел слесарь со «Света и лампы», осматривая квартиру, – сюда пулемет, сюда четыре стрелка, прикрытие устроим из стола и буфета. Сергей, тащи подходящее барахло для укрытия стрелков. Хозяев выставь – подозрительны.
Дедушка Шабельский посмотрел на меня.
– Сережа, это ты?
Слесарь сказал:
– Ну, ты здесь распоряжайся, а я пошел по другим квартирам.
– Сергей, – вдруг захлопотал дедушка, – ванну? Чистое белье? Можно соорудить яишенку. Мигом.
– Сейчас некогда, – сказал я, – видите, что делается. Тащи, ребята, стол.
Мы принялись подтаскивать мебель к окнам. Буфет пришлось положить боком. Получился превосходный бруствер. При этом разлетелась вдребезги фарфоровая чернильница, с которой я играл еще в детстве, знакомая мне, как дедушкины морщины, которых (я увидел это, поглядывая на него тайком) стало ужасно много, с тех пор как я видел его в последний раз.