– Ладно, идите, – сказал юноша и беспечно махнул рукой, – и больше чтоб сюда ни ногой!
Потом он повернулся и стал внимательно оглядывать окружающих. Многие подходили к нему, пожимали руку и восхищенно трепали по плечу. Вдруг юноша увидел меня.
– Кажется, – сказал он, – вы Сережа Иванов?
Он улыбался своей обольстительной улыбкой и тряс мне руку.
Я молчу, ничего не понимая.
– Мы должны были здесь встретиться, – добавляет он.
– Ах, – говорю я и счастливо бледнею, – вы Саша Гуревич?
Он радостно кивает головой.
– Позвольте вас познакомить, – говорит он, – Клячко, Завьялов, еще один Клячко, Беспрозванный. Вся наша банда.
Четверо студентов кланяются мне с угрюмой поспешностью.
– А я, – говорит Гуревич и фамильярно схватывает под руку меня и ближайшего из Клячко, – исчезаю. Небольшое дело. Вы пока тут потолкуйте. Через полчаса я вернусь, и мы обсудим вопрос, куда нам пойти сегодня ночью прожигать свою молодость.
Он засмеялся и убежал.
Мы, пятеро, с неловкостью топчемся на месте.
Маленький Беспрозванный внезапно обращается ко мне:
– Война скоро кончится?
Я искоса смотрю на него, чтобы узнать, серьезно ли он спрашивает. У Беспрозванного хитрое, непроницаемое лицо.
– Война, – говорю я, – кончится не раньше, чем народы поднимут восстание против своих владык.
Мне досадно, что эта фраза вышла такой книжной. Ее туманная напыщенность не идет к стуку шаров. Припоминая уроки Кипарисова, я пытаюсь растолковать Беспрозванному экономический механизм войны.
– Война империалистическая, – наставительно заканчиваю я, – должна превратиться в войну гражданскую.
Беспрозванный молчит. По забавной торжественности его лица я догадываюсь, что он ровно ничего не понял.
– Ну да, – говорит он с важностью, – война продлится еще очень долго, так я и думал. Хорошо, что я начал оттягиваться.
И он прибавляет с хвастливостью:
– Я спустил уже десять фунтов. Это довольно трудно. Нужен режим. Сильная воля.
– А они? – говорю я и киваю в сторону обоих Клячко и Завьялова, затеявших американку.
Беспрозванный пренебрежительно пожимает плечами:
– Тоже люди! У них ни черта не выходит. Очень слабо. Ведь вы знаете, что оттягивается только один Клячко. А другой – белобилетник. Но он всюду ходит за братом и следит, чтобы тот не спал и не ел. Он у него вырывает куски изо рта. А сам лопает. Но он тоже человек. Иногда он засыпает, и тогда младший брат бежит в ночную пекарню и жрет бублики. Они вечно ссорятся.
– А Завьялов? – говорю я.
Беспрозванный опять пренебрежительно пожимает плечами. Положительно, он всеми недоволен!
– Завьялов – дурак! – говорит он. – Ты себе можешь представить, ведь он был на медицинском факультете!…