– Шаго-ом! – предостерегающе запел Третьяков, выводя это слово, как музыкальную фразу.
Тело, не оставляя бега, приготовилось к перемене темпа.
– Аррш! – раздалось под левую ногу музыкальное разрешение.
Левая нога плавно легла на носок, рота мерно шагала, пот заливал лицо, его нельзя было отирать.
– Смир-на! – в басовом ключе запел Третьяков. – Равнение на-лева!
Рота зашагала тверже, ноги, как птицы, выплывали из-под шинели и широко, всей ступней, распластывались на мостовой, в затылке ныло от неудобного поворота. Третьяков начал изощряться. Он пустился в тонкости, он варьировал тему.
– Пол-оборота нале-оп!
«Ле» звучало высоко и нежно, совсем как скрипка на флажолетах, потом удар барабана – «оп!». Рота передвинулась, как деревянные солдатики на шарнирах, и зашагала вкось.
– Пол-оборота напра-оп! – заливался Третьяков, вытягиваясь на носках, как тенор.
Он вздваивал ряды, выпускал взводы по отделениям, он переходил к сложным командам, к запутанным, доставшимся нам от прусской шагистики, к новым коротким командам, рожденным войной, где он никогда не был. Он вдруг кричал:
– Аэроплан!
И все кидались плашмя наземь, вода пробивалась сквозь дырья шинелей.
Среди прямолинейных сквозных движений роты болтались несколько человек, как мышь в проволочной ловушке. То были люди – говорят, в каждом взводе обязательно есть несколько таких человек, – не способные к восприятию простейших команд. Подобно тому как я в гимназии никогда не мог постигнуть бинома Ньютона, так они ни за что не могли научиться ходить в ногу. Впереди меня как раз шагал один из таких, и я невольно отдавливал его неритмичные пятки.
От усталости всех начинала душить злоба. Не находя исхода, эта злоба распространялась на соседей, на товарищей. Изнеможенные, кляня свою жизнь, мы пришли на поле. Дриженко выстроил нас для штыкового боя.
– На ру-ку! – скомандовал он.
Люди выдвинули левую ногу и выбросили штыки.
– Коли! – заревел Дриженко.
Мы начали с остервенением поражать воздух штыковыми ударами. Если бы неприятель согласился выстроиться против нас в шеренгу и стоять, опустив руки по швам, наши удары были бы для него смертельными. В других ротах, которыми командовали боевые офицеры, эта схоластическая штыковая атака была давно отменена, как совершенно неприменимая в бою. Мы же перешли по команде Дриженко к штыковому бою с индивидуальным противником.
Колесник побежал на «врага», наклонив штык вперед. Тяжелые сапоги мешали ему бежать. Длинная, как юбка, шинель путалась под ногами. Врага изображало чучело – мешок с сеном, прикрепленный верхним концом к деревянной раме. Предполагалось, этот мешок дает полную иллюзию германца, австрийца или турка. На ходу Колесник отирал пот с лица и подтягивал сапоги. Чучело ждало.