Отцу предательское болото не было помехой, серой братии с ним приходилось иметь дело даже летом. Причина отцовской лояльности к проблемам председателя по отчетной сдаче волчьих шкур, была проста. Летний волчий наряд не пригоден, для дальнейшей переработки. Из него ничего не возможно пошить, ни шубы, ни шапки, так как ворс из меха вылезал целыми прядями при малейшем усилии. Такая шкура была пригодна только на выброс, а лучше, на сдачу, ведь за нее полагается премия, пусть и немного меньше, чем зимой.
Когда Лешка достаточно подрос, он стал вместе с отцом ходить в лес. В самые дебри, лежащие по ту сторону запретного болота. Вместе с отцом излазили лес на десятки километров вглубь, углубляясь, порой в такие места, которые людей отродясь не видели за всю историю своего существования и недоверчиво косились на них скалистыми, заросшими зеленым мхом, пиками. Они исходили окрестности вдоль и поперек, порой забредая в такую глушь, сунуться, куда не каждому и в голову взбредет.
Но было одно запретное место, куда не рисковал соваться даже Лешкин отец, человек, казалось бы, напрочь лишенный чувства страха. Он всегда обходил запретное место стороной, и сына строго-настрого предостерег от посещения аномальной зоны, вольготно расположившейся в глуши таежного леса, раскинувшись там в неизмеримых масштабах.
Никто не мог с уверенностью сказать, какова истинная протяженность Гнилой топи, ибо не было, даже из числа доживших до седых волос стариков, разменявших порой вторую сотню лет, ушедших в самую глубь проклятого места и вернувшихся обратно людьми в привычном понимании этого слова. Конечно, всегда и во все времена, находились отчаянные смельчаки, или люди с отмороженными напрочь мозгами, рискнувшие пойти на столь отчаянный шаг в силу определенных жизненных обстоятельств, или из-за граничащей с безумием, бесшабашности. Люди, осмелившиеся бросить вызов запретному месту, дерзнувшие нарушить его извечный покой, заканчивали одинаково, и конец их был заранее предрешен.
Они либо навсегда исчезали за молочно-белым, постреливающим серебристыми искрами пологом, либо возвращались назад, потерявшими человеческий облик. Они были грязными, осунувшимися, изрядно похудевшими, с землистого цвета кожей, с кругами под глазами, оборванные до предела. А самое главное заключалась в их глазах. Глаза хранили отпечаток невообразимого ужаса, пережитого человеком в аномальном мире. На их лицах, на всю оставшуюся жизнь, оставался отпечаток случившегося кошмара.
Все они без исключения, не смотря на реальный срок отсутствия, как правило, не превышающий пару-тройку дней, выглядели так, словно провели где-то не один десяток лет. Кто его знает, что там происходит внутри, за непрозрачным маревом, живущем по своему, возможно только одному этому месту, предписанному закону, напрочь отвергающему общепринятые физические законы. Возможно, и время течет там не так, как в реальном мире, может быть их миры вообще никак не связаны. Человек, пересекший пределы мерцающего сияния, попадает в параллельный мир, живущий по своим, присущим только этому миру законам, где и время подчиняется собственным законам.