Хакон извивался придавленным змеем, стремясь то повалить словенина, то выскользнуть из западни. Все без толку! Ратша стоял как врытый, лишь жилистые пальцы медленно переступали по запястьям. Хакон был в тисках, и тиски эти сжимались.
Позабывшие об орехах девчонки первыми поняли, что гету не спастись. Они-то видели, как Ратша этими вот пальцами без великой натуги рвал крепкое крученое серебро. Уже Хакон начал ловить воздух губами, на шее и на руках вздулись синие веревки жил… Он все еще не сдавался. Он и не сдастся.
Воевода Ждан, уперев в колени стиснутые кулаки, смотрел на них во все глаза. Мало кто отваживается в поединке на подобный прием – не дает он легкого верха, самого победителя уведут прочь под руки, еле живого… Ждан Твердятич неплохо знал, что к чему, сам когда-то пробовал подобное и теперь все оглядывался на Святобора – пристально ли следит?
…А в том, что победа будет за словенином, не сомневался больше никто. Ратша-оборотень вправду как волк: сомкнет челюсти на добыче и не разомкнет их, пока в нем самом будет гореть упрямая жизнь. Этому хватит силы для расправы над гетом, хватит и душевного зла. Тихо переговаривавшиеся гридни не помнили случая, чтобы он помиловал кого-то в бою. Не было такого еще!
Эймунд хевдинг опустил белую голову, стал глядеть себе под ноги. Ждан Твердятич скосил на него глаза и нахмурился. Чего уж тут не понять! Жаль гибнущего, а тем более своего. Жаль, что Хаконова скамья на лодье окажется пустой в морском бою или в шторм, когда понадобится грести против ветра и волны… Можно было, конечно, попробовать предложить Ратше выкуп, но уж этого не позабудет спасителю сам Хакон, даже если Ратша вдруг вправду надумает отпустить его за серебро!
Хакон не стал вымаливать себе жизнь. Хотя и приходилось ему – хуже не выдумаешь: сознание гасло, он корчился, задыхаясь, не в силах даже достать ногами земли. Тиски сжимались все крепче, еще немного – и лежать ему на земле мертвому, с раздавленной грудью, с переломанными костями…
У Ратши у самого темнело в глазах, напряжение слепило его, но вдруг он неожиданно ясно разглядел Всеславу, стоявшую, оказывается, прямо против него. Подле торчал парнишка-корел и, похоже, самоотверженно оберегал ее в толкотне. Она же смотрела на Ратшу круглыми от ужаса глазами, прижимая ладони к захолодевшим щекам, и, может статься, впервые видела суженого таким, каким ненавидел его Пелко, таким, каким он в действительности и был, – Ратшей-оборотнем, жалости не знающим… Не тем смешливым, гораздым на веселые выдумки женихом, которому она тайком от матери вышивала свадебную рубаху!