Симфония Бетховена не оставила равнодушной и Дебору Он выражал свои чувства с удивительной, всепокоряющей силой и ей это нравилось. Неудивительно, думала она, что композитор запрашивал за свои сочинения столь высокую цену.
Первые же аккорды моцартовской симфонии соль минор восхитили Джэсона. Ему никогда не доводилось слышать ничего подобного. Казалось, Моцарт вложил в эту музыку всего себя целиком. Вот голос поет во мраке, а потом словно освободившись от оков темноты, вырывается на сверкающий солнечный свет. Если бы господь мог петь, он пел бы именно таким голосом. Слушая эту музыку, кажется, что ты паришь в вышине, между небом и землей, и все доступно твоему взору Моцарт! Какое поразительное, сложнейшее создание природы!
Когда соль-минорная симфония закончилась и раздались аплодисменты, доктор Лутц печально покачал головой.
– Подумать только, что при жизни Моцарта она никогда не исполнялась, – сказал он.
– Невероятно! – Джэсон ушам своим не верил. – Он ведь был уже известным композитором, когда ее писал, не так ли?
– Да, с шестилетнего возраста он прославился как вундеркинд и стал самым знаменитым пианистом Европы. Большинство его произведений исполнялось сразу после их создания Чаще всего он писал их для предстоящего концерта Он был лучший пианист своего времени и почти все фортепьянные концерты писал для собственного исполнения.
– Неужели он действительно не слышал исполнения этой соль-минорной симфонии?
– Никогда! – с грустью произнес Лутц. – Последние три симфонии были найдены лишь после его смерти. Они прозвучали только у него в голове.
– Но почему? Такую божественную музыку я услышал впервые.
– Причина неизвестна.
– Как это все трагично.
– И тем не менее он продолжал сочинять.
Джэсон заметил, что Гроб не пропускает ни единого слова, и все-таки решился задать доктору Лутцу вопрос:
– А не кажется ли вам, что все это имеет непосредственную связь с событиями того времени?
– Что вы хотите сказать? – спросил доктор Лутц. Аплодисменты стихли, и публика покидала зал. Дебора встала, всем своим видом выражая нетерпение.
– Господин Гроб рассказывал, что Девятой симфонии Бетховена грозила та же участь По политическим причинам.
– С Моцартом все было иначе, – заметил Гроб. – Пожалуй, нам пора идти.
– Одну минутку. Скажите, доктор Лутц, вы считаете, причины тут были политические?
– Они были несколько иными, чем у Бетховена.
– Какими же?
Скрывая свое раздражение, Гроб прервал их с вежливой улыбкой:
– Я полагал, господин Отис, что вы не будете вмешиваться в эти дела.
– А я и не вмешиваюсь. Просто не верится, что такая прекрасная музыка не заслужила исполнения.