– Что касается долгов, синьор…
– Вы хотите сказать, что время от времени все мы залезаем в долги. – Да Понте пожал плечами.
– Что вы можете сказать о его жене и остальных сестрах Вебер? – спросил Джэсон.
– В Европе мораль никогда не была особенно строгой. В устах Моцарта все звучало прекрасно. Он все умел выразить красиво. Форма и содержание у него всегда были едины.
– Но Мюллер рассказывал, что Сальери всячески препятствовал постановке «Так поступают все».
– С этой оперой у нас не было трудностей. Я их все разрешил. Как только я догадался, что вокруг нас плетут интриги, я тут же положил им конец. Другое дело «Фигаро». Большинству знатных вельмож не нравился сюжет. Вы знаете эту оперу?
– Только из уст Мюллера. Я никогда ее не слыхал.
– Ах, я забыл, – презрительно произнес да Понте, – забыл, что ни одно произведение да Понте и Моцарта в Америке неизвестно. «Свадьба Фигаро» – чудесная опера!
– Мюллер говорил…
Да Понте перебил Джэсона:
– Не придавайте значения его словам. Мюллер уже старик, память ему изменяет.
Джэсон не стал напоминать да Понте, что сам-то он на год старше Мюллера.
– Мой муж убежден, – заявила Дебора, – что Сальери отравил Моцарта.
– Я просто допускаю, что это не лишено вероятности, – уточнил Джэсон. – По этой причине я и приехал сюда и жажду узнать ваше мнение, синьор да Понте.
– Сальери был моим лучшим другом. До тех пор, пока мы не поссорились. Он представил меня венской публике и императору. Я писал либретто к его лучшим операм. Но чтобы он отравил Моцарта – никогда! Риск был слишком очевиден.
– Сальери, говорят, признался на исповеди, что отравил Моцарта.
– Сальери не мог ни в чем признаться. Это противно его натуре.
Сознавая, что сейчас решится его судьба, Джэсон с отчаянием в голосе спросил:
– Вы уверены, синьор да Понте, что Сальери не интриговал против Моцарта?
– В те времена каждый человек в Вене интриговал против кого-нибудь.
– Даже Моцарт?
– А чем он отличался от других?
– Но внезапность его смерти? То, что его тело исчезло при столь таинственных обстоятельствах? А теперь – признание Сальери? Разве не приходится всему этому удивляться?
– На мою долю выпали куда более тяжкие испытания. Не печальтесь о Моцарте. Вот уже долгие годы, как его душа обрела покой, а мне приходится жить под бременем тяжких воспоминаний.
Позабыв о Моцарте, да Понте принялся рассказывать о себе, но Джэсон больше не слушал.
Этот почтенный да Понте полон самомнения, он раб собственного тщеславия, подумал Джэсон и прервал речь да Понте, чтобы остановить бесконечный поток славословия.
– Спасибо, синьор, за ваш рассказ. Нам пора. – Видно, впереди их ждет еще немало подобных разочарований, решил Джэсон.