Наступила вторая часть паузы, в ходе которой незнакомец просто молча смотрел на Валерия.
– Товарищ полковник, задержанный Протасов доставлен, – доложил стоявший справа сержант.
Привели, значит? – осведомился Украинский хмуро. – Снимите наручники. – Он видел Протасова впервые в жизни, если, конечно, не принимать в учет фотографий. Бандит производил впечатление. – «Вот, что означает выражение косая сажень в плечах, – отметил полковник про себя. – На таких быках – землю бы пахать. Ну, это я ему, пожалуй, устрою. Поколупает грунт кайлом. Под Желтыми водами».[40] — Правда, вопреки габаритам, Протасов казался ниже своих двух метров, и, выглядел если не испуганным, то подавленным, по крайней мере. – «Вот и хорошо. Значит, сбили спесь. За одни, понимаешь, сутки. Чудеса, однако, нары творят. А, между тем, еще далеко не вечер».
Под немигающим взглядом Валерию стало неловко, и он переступил с ноги на ногу, пол ответил Протасову жалобным скрипом.
– Пока свободны, – буркнул полковник насквозь прокуренным голосом, гармонировавшим с желтой, как пергамент кожей Сергея Михайловича.
«А ты, дядя, недолго протянешь», – мелькнуло у Протасова, пока милиционеры гуськом покидали кабинет. Он остался стоять, наручники с него не сняли. Украинский опустился в кресло. Какое-то время молчали. Сергей Михайлович нагнетал напряженность. Протасов просто ждал.
– Седьмой этаж, – наконец, нарушил тишину Украинский.
– Что? – не понял Протасов.
– Потолки по четыре метра, – продолжил полковник монотонно, – плюс перекрытия – сантиметров по сорок. Итого выходит, – Украинский прищурился, делая нехитрые вычисления в уме, – тридцать метров лететь. Как минимум. Далеко… – теперь он смотрел прямо перед собой на стол, в котором ровным счетом не было ничего привлекательного. Его голос стал абсолютно невыразительным. Таким, что Протасов, неожиданно для себя, вспомнил особиста из армейской учебки, выражавшегося точно так же: блекло, тускло, словно через вату. И, вместе с тем, угрожающе. Хуже, чем если бы он орал и сквернословил.
– Это вы к чему? – вполголоса спросил Протасов.
– К тому, если надумаешь прыгать, – совершенно спокойно сообщил Украинский, хоть и кипел внутри.
– Прыгать? – переспросил Протасов, холодея. – Я? А, зачем мне? – «Ну, ты прогнал, старый пес. Я лучше тебя, козла. Выкину, вот это будет жир».
– Ну, а что тебе еще остается? – это было произнесено почти заботливо.
– Мне? – Протасов вытаращил глаза. Конечно, после рассказов Бандуры он не тешил себя надеждами, наперед зная, что если уж попадется, то, наверняка хлебнет. По полной, в натуре, программе, е-мое. Ночь, проведенная в камере, не добавила ему мужества, ведь он оказался предоставлен собственным мыслям, среди которых преобладали сомнения. Сомнения грызли его пираньями, они же прогнали сон, и Валерий не сомкнул глаз. Он бы обязательно поделился с Атасовым, но, сразу после задержания их развели по разным камерам. Конечно, Протасов изо всех сил подготавливал себя ко всему, но, предложение сигануть в окно вышибло его из колеи. Это было чересчур, по мысли Протасова.