Пока они преодолевали спуск, показавшийся Миле Сергеевне еще отвратительнее подъема, Любчик не шелохнулся ни разу.
«Он потерял сознание, – как заклинание, твердила Мила. – Может, просто заснул».
Наконец, они очутились в зарослях, на самом дне балки. Под подошвами заскрипели отшлифованные морем камешки, на которые Мила в детстве любила перебивать картинки, когда бабушке случалось побаловать ими внучку. Осталось преодолеть последние десять метров. Но, Мила замешкалась, потому что ноги не хотели идти. Она уже все поняла. Она почувствовала, что надобность в спешке отпала. Любчик лежал в тенечке, там, где Мила его оставила, вытянувшись во весь богатырский рост и раскинув руки в разные стороны. Как статуя Христа из Рио,[41] если ее опустить на грунт. Веки старлея были плотно опущены, лицо отекло, напоминая гипсовую маску. Грудь не поднималась судорожно, как было, когда они ползли по берегу. Любчик не дышал.
– Непохоже, что живой, – протянул желторотый сержантик, и перевел взгляд на Милу. Она опустилась на колени и, путаясь непослушными пальцами, расстегнула ворот серо-синей милицейской рубашки. Прильнула ухом к густо поросшей шерстью груди, но услышала только шипение прибоя и крики чаек. Тогда Мила заплакала.
Чернявый капитан сделал знак тучному старшине. Тот отстранил Милу Сергеевну, запустив пальцы под подбородок Любчика.
– Готов, – сообщил старшина, разгибаясь. Чернявый капитан, казалось, только этого и ждал:
– Так-с, хорошо. Надевай на нее браслеты.
– На меня? – Мила отшатнулась.
– На вас, – подтвердил Чернявый, – не на него же, – он махнул в сторону умершего старшего лейтенанта.
– Спиной ко мне, руки за спину! – приказал желторотый младший сержант вполне зрелым милицейским голосом. Мила безропотно подчинилась, она словно провалилась в прострацию, и почти не почувствовала, как запястья сковала сталь. Оставив Любчика в зарослях, они взобрались обратно на гребень. На это ушло как минимум полчаса. Милу восхождение окончательно доконало. Она и без того еле держалась на ногах, и теперь двигалась, как сомнамбула. Она даже не пыталась оправдываться, и уж тем более, не помышляла о сопротивлении. На взгорье ее бесцеремонно затолкнули в машину через заднюю дверь, предназначенную для арестантов. Чернявый капитан взялся за рацию.
– Женщина у меня, – доложил он через минуту. – Какие будут распоряжения? – капитан взял паузу. Видимо, какие-то распоряжения были. – Того тоже нашел, – продолжал Чернявый, – только он готов… Труп, я говорю, оставил у моря… Забрать с собой?.. Да тут метров сто пятьдесят подъема… Иди вытяни… Что на стенку лезть…