«Скорая» Нину Григорьевну в Шалимова[64] отвезла. Мне сказали, что вряд ли она скоро оправится. Что, или умрет, или станет инвалидом. Что будет прикована к постели, это ты понимаешь?! – Ольга отвернулась к окну. За стеклом цвела груша, белая, как невеста в подвенечном платье. – Это я Нину Григорьевну подставила, – добавила Ольга глухо. – Это я привела в наш дом тебя. А с тобой – беду.
– Ольга? – позвал Валерий, не зная, что и сказать. – Олька?!
– Будь ты проклят, – сказала она, не поворачивая головы.
– Зема, ты чего, спишь?! – повторил Волына. Протасов сначала не сообразил, откуда тот появился в аудитории, потом Олька начала меркнуть и растворяться, вместе с партами и деревянными лавками. Валерий разлепил глаза, и обнаружил что сидит в машине, на переднем сидении.
– Я спал?! – спросил он, мрачнея. – Сам ты спал, идиот!
– П-правда, В-валерка, – подал голос из-за руля Армеец. – Х-хочешь на боковую, шуруй на-назад. Я же тоже не ж-железный Ф-феликс, под твое сопение бдеть.
– Да кто, блин, спит?! – возмутился Протасов. – Задолбали, уроды!
– Нет, с-серьезно, – продолжал Эдик настойчиво. – С-стоило мимо КП п-проехать, с-сразу расслабились. Нам всю ночь е-ехать, а вы в молчанку играете. Некрасиво п-по отношению к во-водителю.
– Эдик прав, чуваки, – поддержал Планшетов. – Что он, крайний, в самом деле? Что он, нанялся?
Дорога, преодолев возвышенность, скользнула в низину, затянутую рваными хлопьями тумана. Видимость сразу ухудшилась. Волына, глядя на заболоченную низменность, вжал голову в плечи, на мгновение подумав, что они возвращаются в Пустошь.
– Мрак, – обронил Вовчик. – По-любому.
– Ты о чем, чувак? – не понял Планшетов.
– О деревне этой гребаной. О Пустоши Иркиной. Где жаба живет.
– Какая жаба, мудак?! – взорвался Протасов. – Коню ясно, что там орудует маньяк! Просто эти менты, чучела, пальцем сделанные, не смогли его за жопу взять. Вот и все! Вот и вся пурга. Такая вот балалайка получилась. Поэтому, блин, на нас с тобой эту балалайку решили повесить! Плуг ты недоделанный!
– Жабу за здорово живешь не возьмешь! – возразил Вовчик, принимая вид профессора, беседующего со студентами первокурсниками. По-любому.
– Вовка, смени мозги, – посоветовал Протасов. – Маньячила в Пустоши людей гробит. Может, кто из соседей. Может, и сама Ирка. Или этот ее папаня конченный, про которого неясно, сдох он, в натуре, или нет.
– Жаба, – упрямо повторил Волына. – И, зема, вот тебе крест, что никогда они ее не возьмут. Никто. По-любому. Помнишь, я тебе рассказывал, как она мне ночью приснилась?
– Да мало ли, блин, что кому снится, в натуре?! – фыркнул Протасов. – Мне, к примеру, девки голые снятся! Что с того?