– Да и форму бы нацепить – не помешало, – добавил Леонид, теребя нос.
– Раньше надо было думать, – холодно бросил Бонифацкий, избегая смотреть на окровавленный труп в мундире с оборванными погонами и пуговицами.
– Обойдемся, – процедил Витряков. – Берите, короче, тачку…
Однако и с машиной возникли сложности. Ключи от замка и дверей бесследно исчезли. Приведенный в чувство и немедленно избитый в кровь Любчик клялся и божился, что связку из замка вынул Вардюк.
– Чтобы мне в жизни счастья не видать! – тучный милиционер вздрагивал рыхлым телом, в глазах стояли слезы. – Чтобы мне сдохнуть, если вру. Коля их в карман спрятал.
Вардюк лежал в углу, глядя в пространство. Будто стены бунгало раздвинулись, и потолок тоже исчез, открыв его затухающим глазам недоступные живым дали. Карманы серого милицейского кителя и галифе были вывернуты при обыске наизнанку, да так и остались висеть снаружи, словно сдутые резиновые шарики. Витряков в ярости ударил мертвеца, но только потянул сухожилие.
– Ах, ты, сучара, б-дь на х… ментовская, развел меня, как лоха!
Боник подумал, что Леня сам во всем виноват, но, благоразумно смолчал.
– Вынесет, б-дь, кто-нибудь это вонючее дерьмо или нет?! – завопил Витряков, хромая на левую ногу.
– Леня, пускай хотя бы немного стемнеет… – попросил Дима Кашкет, не смея смотреть Витрякову в глаза. – Тогда мы его со Шрамом тихонько закопаем. Или – в море…
Витряков перевел дух.
– Ладно, – буркнул он, немного успокоившись. – Вацик, давай решать, кто в аэропорт поедет?
– А как с ним быть? – осведомился Забинтованный.
– Завалить по дороге, – предложил Шрам. – Не вопрос. Завалим.
– Э, нет. Ни в коем случае, – вмешался Бонифацкий. – Он мне нужен живым.
– На кой хрен он тебе сдался, б-дь на х…? – не понял Витряков.
– Потолковать. По душам.
Витряков, подумав, кивнул.
– Тоже дело. Сюда привезем, побазарим, конкретно, и в расход. – При этих словах Леня одарил Любчика многообещающим взглядом. Полные ненависти глаза показались лейтенанту двумя колодцами в преисподнюю, он так хотел убежать, что едва не надул в штаны.
Оглядев своих головорезов, Леня остановил выбор на бандите, прозванном приятелями Рыжим. На самом деле Рыжего звали Игорем. Когда-то он служил прапорщиком в конвойных войсках, откуда вылетел за жестокое обращение с заключенными. Почти, как в бородатом советском анекдоте про батьку, которого за садизм поперли из Гестапо. За вертухайское прошлое Рыжего недолюбливала и чуралась братва. Ему бы, пожалуй, давно выпустили кишки, если бы не заступничество Витрякова, который Рыжего ценил. Не совсем понятно, за что.