— Надо немного отвлечься, — говорила Полли. — Не исключено, что это поможет. Черт побери, Пег, пора разобраться в чувствах. К тому же у меня задержка уже десять дней и, если это то, что я думаю, решать надо быстро.
Затем после короткой паузы:
— Нет. Я ему еще ничего не говорила. Но эту поездку придумал он, и я пытаюсь увидеть в этом добрый знак.
Последовала еще одна пауза, а затем Мистер Зельц услышал фразу, из которой наконец понял, что такое «семейный отпуск».
— Мы поместим его в собачью гостиницу. Говорят, здесь, милях в десяти, есть одна очень славная. Спасибо, что напомнила, Пег. Я, пожалуй, прямо сейчас этим и займусь. Там бывает трудно найти свободное место под Рождество.
Мистер Зельц стоял и ждал, пока она закончит фразу, уставившись на нее одним из тех печальных и стоических взглядов, которыми собаки смотрят на людей вот уже сорок тысяч лет.
— Не переживай, Пусик-Пампусик, — сказала Полли, вешая трубку. — Это же всего две недели. Ты не успеешь и соскучиться, как мы вернемся. — Затем наклонилась и обняла его: — Все равно я буду скучать по тебе больше, чем ты по мне. Я тебя обожаю, старина, и просто жить без тебя не могу.
Ну ладно, если они вернутся, все не так уж плохо. Это, разумеется, не означало, что он не предпочел бы поехать вместе с ними. Он, конечно, не мечтал сидеть взаперти в гостиничном номере во Флориде или путешествовать в багажном отсеке самолета — для него это было делом принципа. Может быть, Мистер Зельц был слегка избалован вниманием, но ему всегда казалось, что собачье счастье не только в том, что тебя любят. Оно в том, что без тебя не могут обойтись.
Печально, но что поделаешь, мир на этом не кончался. Мистер Зельц понимал, что как только он оправится от первого разочарования, то смирится с неизбежным и отбудет свой тюремный срок покорно и с достоинством — в конце концов, ему случалось оказываться и в худших переделках. Но не прошло и трех дней после этого известия, как он впервые почувствовал болезненные судороги в кишечнике. Через две с половиной недели болезнь захватила все его туловище и конечности и проникла даже в горло. Злые духи терзали его изнутри. Мистер Зельц был уверен, что все это — по вине доктора Бернсайда. Лекарь слишком увлеченно глазел на ноги Полли, чтобы обследовать его тщательно. Очевидно, он упустил что-то важное, не посмотрел его кровь под правильным микроскопом или что-нибудь в этом роде. Симптомы были слишком невнятными, чтобы сделать определенные выводы; внешние проявления: рвота, понос, паралич и прочее — отсутствовали, но Мистер Зельц чувствовал себя все хуже и хуже. Вместо того чтобы относиться ко всей этой истории с семейным отпуском наплевательски, он все больше и больше переживал и тревожился, строил тысячи предположений, и то, что поначалу казалось не более чем маленьким камешком на дороге, быстро превратилось в огромную гору.