– Мать твою, – выкрикнул Чистильщик, перетягивая ногу парня жгутом, и заплакал, – что я теперь скажу Змею?! Ты ведь без спроса, поди, в приключения подался, а?
Улица Первомайская, Старый Петергоф. Среда, 12.08.6:15
– Боже мой, – всплеснула руками – точнее, здоровой рукой – Мирдза, когда Вадим внес в «лазарет» Рустама. – И что ж мне с вами, засранцами, делать?
– Латать, – бледно улыбнулся Чистильщик, – суровыми нитками.
Мирдза уже успела обработать раны Мишки, позаниматься своими. И вот теперь – Рустам и Вадим. Именно в такой последовательности – и не только по степени тяжести ранений. У Чистильщика было еще одно дело, которое нужно сделать еще до того, как он потеряет сознание. Нужно было отправить во все региональные центры мессагу о том, что Центр уничтожен, и регионы могут вести свою политику независимо от него. «Надеюсь, – подумал Чистильщик, – теперь изменится подход к «Диким».
– Черт бы вас всех побрал, мальчишки, – вздохнула Мирдза, и на ее глаза навернулись слезы, – как же я вас, иродов, в Азию-то потащу?
Гостилицкое шоссе, Старый Петергоф. Четверг, 25.03.99 г. 22:30
Она приезжает сюда довольно часто. За те полгода, с тех пор, как она появилась здесь впервые, не бывает и недели, чтобы она не приехала. Каждую неделю – словно на работу, приезжает она сюда; либо в среду, либо в четверг, всегда только вечером – между девятью часами и полуночью. Вот и сегодня знакомый уже вишневый «Опель» свернул с шоссе в проулок возле круглосуточного ларька, торгующего винно-водочными изделиями не лучшего качества, «Броневика», как его именуем мы, студенты университета, общежития которого расположены в сотне метров от этой торговой точки. Она вышла из машины и неспешно зашагала к металлическим воротам, открыла калитку и легко взбежала по трем ступенькам. крыльца, недолго повозилась с замком. Стукнула дверь, и она скрылась в доме.
Она – это молодая, грациозно-гибкая и подвижная женщина. Я не знаю, кто она, откуда и что связывает ее с прежним обитателем этого дома, которого я немного знал. Ну, не то чтобы знал, так, раскланивались при встрече, «здрассте – до свидания». Служил он то ли в ОМОНе, то ли в СОБРе – я так и не разобрался; да, собственно, и вникать-то не сильно хотел. Приятный мужичок, не говнистый и вежливый – а что еще надо от полузнакомого человека? А прошлой весной он исчез – и с концами. Но дом не трогают. Ни бомжи, ни местная вороватая гопота.
Видать, по старой памяти. А осенью появилась она, молодая и красивая.
Вот только… Стоит вам заглянуть в ее глаза – и вы понимаете, что эта ее красота и молодость, гибкость и грациозность не более, чем внешняя форма, оболочка. А внутри лишь старость, боль, знание чего-то запредельного, одиночество – скорее даже пустота, вакуум – и сокрушительная сила. И – сами глаза. Они поразят вас своим странным цветом, бесцветностью даже; то ли светло-серые, то ли светло-голубые, то ли светло-зеленые.