Тогда Зорин на ходу меняет тактику. Делает благородную позу.
– Сержант, – говорит он. – Я не хочу, чтобы этого несчастного наказывали. Мне известно о трудностях жизни цветного населения в Америке. Пусть считается, что я ему подарил эти двадцать долларов, и давайте пожмем друг другу руки в знак мира между нашими двумя великими державами.
Но сержант руку жать не торопится, а наоборот, его ирландская рожа начинает наливаться кровью.
– Подарили? – спрашивает, пыхтя.
– Подарил, – великодушно говорит Зорин.
– Так какого черта вы заявляете в полицию, что он вас под револьвером ограбил на триста, если на самом деле вы сами подарили ему двадцать? – орет сержант. – Вы же здесь сами десять минут назад хотели закатать его на двенадцать лет за вооруженный грабеж?!
– Я разволновался, – примирительно говорит Зорин. – Я был неправ. Я иногда еще плохо понимаю по-английски.
– Сколько лет вы в Америке?
– Около двадцати.
– Так какого черта вы здесь пишете, если не понимаете по-английски?
Тут до негра доходит, что двадцатку ему вроде как дарили, и он протягивает руку, чтоб взять ее обратно, но Зорин берет быстрее и кладет к себе в карман, потому что двадцати долларов ему все-таки жалко.
– Ладно, – сплевывает сержант. – Со своими подарками разбирайтесь сами. Это в компетенцию полиции не входит. Если у вас больше нет друг к другу претензий, проваливайте к разэдакой матери и не морочьте мне голову.
– Я напишу материал о блестящей работе нью-йоркской полиции, – льстиво говорит Зорин. – Очень рад был познакомиться. Как ваша фамилия, сержант?
– Мою фамилию вы можете прочитать на этой табличке, – говорит детина. – А писать или не писать – это ваше дело. Не думаю, чтоб мое начальство особенно обрадовали похвалы в коммунистической русской прессе. До свидания. А ты, Фил, погоди минутку. Ты мне пока нужен как свидетель всего разговора.
И Зорин с негром выкатываются на тротуар, где негр обкладывает Зорина в четыре этажа, плюет на его автомобиль, предлагает на прощание поцеловать себя в задницу и гордо удаляется. А Зорин уезжает домой, поражаясь работе нью-йоркской полиции и радуясь, что легко выпутался из лап этих держиморд.
А сержант снимает трубку и звонит знакомому репортеру полицейской хроники, который подбрасывает ему мелочишку за эксклюзивную поставку информации для новостей.
– Слушай, – говорит, – Билл, тут у меня был один русский журналист… Зо-рин… Ва-лен-тин… да, его черный-наркоман грабанул на двадцатку, да, палец сунул к пояснице вместо револьвера… да, так он прикатил к нам и хотел этого бедолагу вскрыть на триста баков… как тебе это нравится, представляешь, закатать его на двенадцать лет?! Да, известный, говорит, журналист…