Я, должно быть, и в самом деле ее потряс, если она вдруг переходит на «ты».
– Спокойно, – повторяю я. – Всему свое время. Сперва надо расплатиться.
– И пойти забрать Петьо.
Да, Петьо. Ребенок, конечно, не проблема, разве что в каком-нибудь глупом сценарии. Будет ребенок твоим или нет, полностью зависит от тебя. И все же лучше, что отец его Петко, а не какой-нибудь безмозглый балбес. Хотя вроде бы именно это обстоятельство должно меня задевать – что он достался мне в наследство от Петко. Получается, что и в этот раз, как всегда, Петко мне что-то подбрасывает, а моя задача – довести дело до конца. Не исключено, правда, что в один прекрасный день он снова появится на горизонте и спросит: «Как там наш сын?»
Но вероятнее всего, он вообще не появится. Бесследно исчезнет. А может, и не бесследно – кое-что у меня все же от него останется. Я не хочу сказать, что он оказал на меня влияние. К сожалению, едва ли об этом можно говорить. Моя драма, если таковая существует, не имеет ничего общего с драмой этого человека с невыразительным лицом и одержимостью во взгляде, который смирился с тем, что он, как радиоприемник, вбирает в себя мысли и волнения всего человечества. И все же во мне что-то осталось от него, не совсем незначительный штрих в моих воспоминаниях, тень недоумения или даже нотка зависти. Когда я оглядываюсь назад и окидываю мысленным взглядом всех своих знакомых, то среди них этот бедолага – единственный, кого я могу назвать счастливым или по крайней мере не несчастным. А если человек не несчастный, то какой же он?
Но в данный момент речь не о Петко, а о Петьо.
И вот через каких-нибудь полчаса мы уже тащимся к нашему дому, к дому с двором и орехом, – тащимся уже втроем, а там нас ждут еще двое, так что всего нас теперь пятеро (трудно поверить, как быстро растет народонаселение планеты и как стремительно мы приближаемся к демографическому взрыву!). Петьо при этом теребит мою руку и спрашивает, самолетом ли я прилетел, как и в прошлый раз, а я говорю – нет, на ракете, но ему не терпится узнать, один я приехал или вместе с его мамой, и я отвечаю, что нет, но что в дальнейшем нам, пожалуй, придется ездить вместе.
– И вообще, Петьо, плохи наши дела.
Малыш поднимает на меня свои большие любопытные глаза:
– Почему плохи?
– Спроси у мамы, она тебе все объяснит.
Однако Лиза ничего не объясняет, она только смеется.
Не знаю, говорил ли я, но у этой женщины поистине ослепительная улыбка. Может быть именно из-за ее улыбки я и потерял рассудок. Стоит ей улыбнуться… Вот именно – стоит ей улыбнуться… Итак, стоит ей улыбнуться – и плохи твои дела.