Все так же моросил унылый дождь. Все так же безлюдно было около фонтанов.
— Теперь запомните самое главное, — продолжал Аввакум. — Это важнее всего, от этого зависит, вернётся ли “Даная” в Боргезе. — Он осмотрелся. — Слушайте и запоминайте каждое моё слово. Вы понимаете?
Роберто Тоцци хотел сказать “да”, но не смог и только кивнул головой.
На следующий день, в субботу, в 11 часов Чезаре Савели ворвался в служебный кабинет Чиголы с таким видом, будто на его плечи легла ответственность за судьбу всего Рима. Взволнованный до крайности, он сообщил инспектору, что только что ему позвонил человек и заявил, будто своими глазами видел похищенную “Данаю” в доме Пьетро Фальконе, кандидата в мэры города. Чигола не забыл вчерашнего доверительного разговора с Роберто Тоцци; он решил, что это сообщение — новое благодеяние “Розы ветров”, и очень обрадовался. Без этого альянса с верными людьми он оказался бы в положении человека, плутающего в густом тумане.
Ровно через пятнадцать минут группа инспекторов полиции во главе с Савели и Чиголой в сопровождении сотрудника прокуратуры произвела обыск в квартире Фальконе, которым и завершилось предпоследнее действие этой уголовной драмы.
Правительственная печать и рупор Итальянского социального движения, которые до полудня субботы с неослабевающим вниманием следили за ходом следствия и подробно освещали допросы подследственных Ливио Перетти и Луизы Ченчи, внезапно замолчали, будто набрали в рот воды и ни про какую “Данаю” знать не знают.
Оборвался внезапно и шум по поводу убийств Чиветты и Пинелли.
Но от чьей руки они пали?
Кто оставил дверь музея открытой в ночь со среды на четверг?
И где находилась похищенная “Даная” все это время?
В субботу вечером все так же шёл дождь. Аввакум и Роберто Тоцци сидели в тихой траттории неподалёку от утратившей былую славу виа Аппиа Антика и негромко беседовали, время от времени посматривая на улицу — наверное, кого-то ждали. За окном стоял фонарь, зажигая холодным блеском капли дождя; освещённый им круг асфальта был бесконечно пустынным, будто находился на краю света.
— Я в уголовных делах ничего не понимаю, — говорил Аввакум Роберто Тоцци тем доверительным тоном, каким можно говорить только в траттории и только за стаканом выдержанного вина. — Я даже обманул вас в тот вечер, когда говорил о своём приятеле — великом детективе! Ничего этого не было, мой дорогой друг! Я солгал вам, чтобы вынудить вас к доверию. Вы были так угнетены, что поверили бы любой, самой фантастической выдумке. Когда человеку скверно, он предрасположен к тому, чтобы поверить чему угодно, любой чепухе, если она указывает ему какой-то выход из тупика. Вы были сильно расстроены, мой друг, и потому поверили моей выдумке про великого детектива, и потому же дали мне архитектурно-инженерные планы музея. При другой обстановке вам это не могло бы и в голову придти, хотя мы друзья и нас связывает общая дружба с милой семьёй Ченчи. Вот как податлив на ложь человек, когда он душевно угнетён.