– Ну, Байрон, не преувеличивай мою важность. Что же до остального, все это совершенно естественно. Пси-Корпус и Вооруженные Силы – союзники. Они работают здесь с настоящей "черной дырой", вещами, важнейшими для безопасности Земного Содружества, так что не стоит удивляться их предосторожностям, – продолжил он, быстро передав: "Не задавай слишком много вопросов, Байрон. И не воображай, что нас не могут слышать".
Раздосадованное выражение Байрона показало, что он понял, но, к его чести, сумел скрыть это, кивнув.
– Да, все это имеет смысл, полагаю. Я просто не привык к миру высокой интриги. Что ж. Спокойной ночи, сэр.
– Спокойной ночи, Байрон.
Бестер почти уснул, когда дверь их жилища отворилась, и зажегся свет. Четверо в форме Земного Содружества быстро вошли в комнату. У всех были PPG.
Один – здоровенный парень со сломанным носом и двумя обломанными передними зубами – подтолкнул Бестера своим оружием.
– Вставайте, – рявкнул он. – Пойдете с нами.
Он был маленьким Альфи Бестером, эскортируемым Смехунами к неизвестной участи. Он был Элом Бестером, идущим. Он был Элом Бестером, идущим в точности туда, куда желал идти, на встречу, назначенную десятилетия спустя. Мог ли он разъединить память и восприятие? Пожалуй, нет. Единственным контекстом для понимания настоящего было прошлое.
Итак, во второй раз в своей жизни – хотя и почти шесть десятилетий спустя – он был вытащен из постели посреди ночи и поставлен перед директором Пси-Корпуса.
Годы были добры к директору Джонстону лишь в том, что оставили его в живых. Спорно, была ли это вообще доброта.
В то время как Васит был сморщен как древняя бумага, Джонстон съежился. Его кости, казалось, ввалились из-за сжатия кожи, как будто пластмассовая кукла от перегрева. Его волосы были редки и казались влажными. Он сидел за столом, но это не прятало остального, о чем знал Бестер; кресло поддерживало функции его тела и давало ему подвижность.
Лишь глаза его были еще живы. Они вонзались из-под бровей его разрушенного временем лица, как острия стальных кинжалов. И ненависть его была все еще здесь, живая и беспримесная, как в день, когда Бестер впервые ощутил ее – будучи шестилетним.
Директор рассматривал его. С каждой стороны стоял облаченный в черное пси-коп. Военные вышли обратно, без сомнения, чтобы остаться на страже. Они уже обыскали его, конечно.
– Добрый вечер, директор, – сказал Бестер. – Или доброе утро?
Директор с минуту не говорил ничего. Затем он обнажил зубы – все еще прекрасные, ровные, белые. Это могла быть усмешка или рычание.