Сюзи оделась для Ковент Гардена, как только одна она умела одеваться. Туалет доставил ей огромное удовольствие не только потому, что был превосходен, но и потому, что стоил куда больше, чем она раньше могла себе позволить. Модные туалеты стали ее единственным хобби. Созданное лучшими парижскими мастерами из тафты того изысканно-изумрудного цвета, которое, как она знала, называется «Воды Нила», платье было отделано старинными кружевами, составлявшими одну из ценнейших частей ее наследства. В прическе сверкал испанский страз – прекрасно отшлифованный хрусталь, шею украшала золотая цепочка, некогда принадлежавшая статуе Мадонны в одной из андалузских церквей.
Нестандартность туалета делала ее привлекательной. Она печально улыбнулась себе в зеркале, посчитав, что Артур не заметит, как прекрасно она одета.
Сбежав по лестнице, Сюзи пересекла мостовую, чтобы сесть в кеб, который уже ожидал ее, и с истинно парижским изяществом приподняла юбку, ставя ногу на его ступеньку. Когда кеб тронулся, она немного поиграла испанским веером и вновь окинула взглядом свое отражение в зеркале на дверце. Длинные перчатки, такие новые и такие дорогие, прекрасно обтягивали руки, подчеркивая их форму; И невнимание Артура стало для Сюзи почти безразличным.
Еще более оживилась она, очутившись в зале оперы. Достала бинокль и принялась разглядывать женщин, наполнявших ложи бельэтажа. Артур тихонько указывал на разных незнакомых ей людей, называл их имена, но Сюзи чувствовала, что ему приходится насиловать себя, чтобы казаться любезным. Скорбная складка у губ была сегодня, на фоне беспечной толпы, еще заметнее, чем прежде. Но когда зазвучала увертюра, напряжение, в котором Артур постоянно находился, спало, и Сюзи увидела, как на его лице сменяясь, отражаются различные чувства. Страстные звуки музыки проникали в его душу, смешиваясь с его собственной любовью и его собственным горем, и он забыл обо всем на свете.
Весь антракт просидел он в кресле, охваченный новыми ощущениями. Сидел не шелохнувшись, не произнося ни слова. Сюзи стало понятно, почему он, несмотря на недавнее безразличие ко всему, обнаруживал теперь такое тонкое понимание музыки: она смягчала боль, перенося его в вымышленный мир, а собственные переживания делали музыку столь реальной, что она доставляла ему огромное наслаждение. Но когда отзвучали последние аккорды оркестра и Изольда пропела свою последнюю жалобу, Артур был так измучен, что с трудом поднялся с кресел.
Они выбрались в фойе и, пока ждали в толпе зрителей, когда можно будет покинуть театр, к ним подошел их общий знакомый. Это был некий мистер Арбатнот, врач-офтальмолог, с которым Сюзи встречалась на Ривьере и который, как она недавно узнала, работает вместе с Артуром в клинике Святого Луки. Это был «записной» холостяк, седовласый, с красным добродушным лицом, хорошо обеспеченный, поскольку имел большую практику, и расточительно тративший свои доходы. В Монте-Карло он пару раз приглашал Сюзи на завтрак, поскольку был большим любителем женщин, и хорошеньких, и дурнушек, а она привлекала его своим чувством юмора. Тут он подбежал к ним и оживленно принялся трясти руки.