– Я полагала, что ты веришь в существование некоего Бога.
– Возможно, я и сейчас верю в него, – задумчиво произнес Джек. – Бог существует. Да, я в это верю. Но, по-моему, мы его не интересуем. Во всяком случае, так, как это понимается любой из религий. Ему нет дела до того, что мы убиваем себе подобных, не чтим отца и мать, соблазняем жену соседа. Я не ощущаю, что я для него что-то значу. Если Бог существует, то он, вероятно, ученый, а этот мир – одна из его лабораторий, где он занимается вивисекцией и наблюдает за результатами химических экспериментов. Нас заживо режут на части, отравляют, мы умираем миллионами, словно подопытные обезьяны.
Он говорил, яростно выплескивая из души боль, вызванную бессмысленной гибелью Деспьера.
– Обезьянка, используемая для контроля и умирающая, потому что она не получила прививку, грешна перед Богом не более, чем та, которой предварительно сделали спасительную инъекцию и которая отделается легким двухдневным недомоганием. Вероятно, мы все – обезьянки Господа. Мы страдаем и гибнем, удовлетворяя его научный интерес. Чувство вины, которое мы испытываем, нарушая то, что мы считаем Его заповедями, – всего лишь забавный вирус, который он сумел выделить и подчинить себе. А вера, возможно, – это просто побочный эффект, вызванный вирусом вины, вроде аллергии на антибиотики.
Карлотта нахмурилась.
– Мне не нравятся твои рассуждения, – сказала она. – Они слишком мрачные.
– Вовсе не столь мрачные, как сама христианская религия, – заметил Джек. – Ты же не против вивисекции, да?
– Не знаю.
– Конечно не против. Если один ребенок будет спасен ценой гибели миллиона обезьян, это будет честная сделка, правда?
– Наверно, да, – неохотно признала Карлотта.
– Неужели тебе приятнее верить в то, что нас обрекают на вечную муку за те свойства, которые не зависят от нас и являются неотъемлемой частью человеческой природы, как зрение и слух? Так хотя бы можно надеяться, что за всем этим стоит некая цель, что наши страдания приносят какую-то пользу в масштабах мироздания. До недавнего времени мы могли думать, что научные изыскания преследуют разумные, конструктивные цели. Теперь, после создания водородной бомбы и бактериологического оружия, эта уверенность поколеблена. Сейчас ученые вышли из доверия. Принимая во внимание вред, нанесенный ими человечеству, большую их часть следует изолировать как социально опасных безумцев. Но мы еще можем надеяться на то, что Бог – это ученый до сорокового года, чья рука способна совершить зло лишь непреднамеренно. Однако между Господом и людьми существует такое же различие, как между экспериментатором и обезьянкой, вскрытой на операционном столе.